Чарльз Диккенс - Том 8. Барнеби Радж

— И вас это не удивляет, Варден? — сказал мистер Хардейл. — Что ж, вы с ней — старые друзья, и уж кто-кто, а вы, конечно, должны ее понимать.

— Простите, сэр,— возразил слесарь.— Я не говорил, что понимаю ее. Этого я не решился бы сказать ни про одну женщину. Не так-то легко их понять. Но, разумеется, то, что вы мне рассказали насчет Мэри, удивило меня меньше, чем вы ожидали, сэр.

— А можно узнать, почему?

— Видите ли, — с явной неохотой отвечал слесарь, — я заметил за ней кое-что такое, что меня обеспокоило и подорвало доверие к ней… Она завела дурные знакомства — каким образом и когда, не знаю, но в одном я уверен: у нее в доме укрывается один грабитель и разбойник… Вот, сэр, теперь вы все знаете.

— Что вы говорите, Варден!

— Я его собственными глазами видел, сэр. И, право, лучше бы мне быть полуслепым, чтобы я мог не верить своим глазам. Я эту тайну хранил до сих пор, и надеюсь, что она останется между нами. Но от вас я не скрою, что сам видел однажды вечером в передней у Мэри того самого разбойника с большой дороги, который ограбил и ранил мистера Эдварда Честера и угрожал мне…

— И вы не пытались его задержать? — с живостью перебил мистер Хардейл.

— Сэр, это она помешала, — пояснил слесарь. — Изо всех сил вцепилась в меня и не отпускала, пока он не улизнул.

И, зайдя уже так далеко, слесарь решился подробно описать все, что произошло в ту ночь.

Этот разговор велся вполголоса в маленькой гостиной Варденов, где честный слесарь принимал своего гостя. Мистер Хардейл пришел к нему с просьбой отправиться вместе к вдове — он надеялся, что Гейбриэл имеет на нее больше влияния и поможет ему переубедить ее. Эта просьба и вызвала разговор о миссис Радж.

— Я ни слова никому не сказал о том, что видел, — продолжал Варден. — Потому что никому это не принесло бы пользы, а ей могло бы сильно повредить. По правде говоря, я надеялся, что она придет и объяснит мне, в чем тут дело. Однако она упорно молчала, хотя я после этого вечера не раз и не два встречался с нею, — нарочно выискивал предлоги для встреч. Да, она молчала и только смотрела на меня такими глазами… Верите ли, эти глаза говорили гораздо больше, чем любые слова. Они как будто умоляли: «Ни о чем не спрашивай». И я не спрашивал. Знаю, сэр, вы, наверно, думаете про меня: «Вот старый дурак!» Что ж, ругайте меня, если этим можете облегчить душу…

— Я очень расстроен тем, что от вас услышал, — сказал мистер Хардейл, помолчав. — Как вы думаете, что все это значит?

Слесарь только головой покачал, озабоченно глядя в окно на угасающий закат.

— Неужели она вторично вышла замуж? — заметил мистер Хардейл.

— Нет, конечно. Мы бы знали об этом, сэр.

— А может, она скрыла это, боясь, что мы станем хуже относиться к ней. Возможно, что замуж она вышла необдуманно, очертя голову — это ничуть не удивительно после стольких лет одиночества и тоскливой жизни, — а муж оказался негодяем. Теперь она его укрывает, но душа ее восстает против его преступлений. Все это вполне вероятно и объясняет ее вчерашнее поведение и разговор со мной. А как вы думаете — Барнеби посвящен во все?

— Трудно сказать, сэр, — слесарь снова покачал головой. — А у него почти немыслимо узнать что-нибудь. Если ваша догадка верна, я дрожу за него: такого, как он, легко вокруг пальца обвести и втянуть в дурные дела.

— А что, Варден, — мистер Хардейл еще больше понизил голос, — если мы с самого начала были слепы и обманывались в этой женщине? Что, если с этим разбойником она связалась еще при жизни мужа, и тут и кроется причина его гибели и гибели моего брата?

— Бог с вами, сэр! Ни на минуту не допускайте таких дурных мыслей о ней. Вспомните, какая она была двадцать пять лет назад, — другой такой девушки днем с огнем не сыщешь. Веселая, красивая, всегда, бывало, улыбается, а глаза так и блестят… И теперь еще, хотя я старик и у меня дочь-невеста, душа болит, как вспомню, какая она была и чем стала. Конечно, все мы с годами переменились. Время честно делает свое дело… Впрочем, с ним можно ладить — если им не злоупотреблять, то и оно вас щадит. А вот заботы и горе (это они так изменили Мэри) — настоящие черти, да, сэр, коварные черти, точат и точат человека, пока не подкосят его совсем. Они губят самые прекрасные цветы рая, и за месяц могут разрушить больше, чем время — за целый год. Вспомните на минуту, какой была Мэри, раньше чем они изгрызли ее молодую душу, съели ее красоту. Окажите ей эту справедливость — и посудите сами, возможно ли то, что вы про нее подумали?

— Вы — славный малый, Варден, — промолвил мистер Хардейл. — И вы совершенно правы. Я так много думаю о нашем несчастье, что по малейшему поводу новые подозрения лезут в голову. Нет, нет, разумеется, вы правы!

— И поверьте, сэр, — воскликнул слесарь, и глаза его засверкали, голос звучал искренне и горячо, — если я скажу, что Радж ее не стоил, так скажу это не потому, что я сватался к ней раньше него и получил отказ. Ведь, честно говоря, я тоже был ее недостоин. А Радж — он был слишком скрытный и черствый человек… Я не хочу порочить память бедняги и говорю все это только для того, чтобы вы знали, что за женщина была Мэри. Я-то хорошо помню это, и помню, что ее изменило, поэтому всегда буду ей верным другом и постараюсь вернуть мир ее душе. И черт меня побери — извините за это слово, сэр, — если я когда-нибудь от нее отвернусь, хотя бы полсотни бандитов за один год перебывало ее мужьями. Думаю, что поступлю согласно с «Наставлениями протестантам», и, хотя Марта это отрицает, я буду так думать всегда и скажу это даже на Страшном суде.

Если бы в маленькой темной гостиной стоял густой туман и вместо этого тумана она внезапно наполнилась ярким блеском и светом, — и тогда в ней не повеселело бы все так, как повеселело после горячих слов честного слесаря. Мистер Хардейл почти так же громко и горячо крикнул: «Славно сказано!» — и предложил немедленно отправиться к миссис Радж. Слесарь охотно согласился, и они, усевшись в дожидавшийся на улице кэб, поехали к ней.

На углу они отпустили кэб и пешком дошли до домика вдовы. На первый стук никто не отозвался. На второй тоже. Наконец, когда они постучали в третий раз и уже энергичнее, кто-то не спеша поднял окно в столовой, и мелодичный голос воскликнул:

— А, Хардейл, милый друг, как я рад вас видеть! И как прекрасно вы выглядите, гораздо лучше, чем при пашей прошлой встрече. Никогда еще я не видел вас таким цветущим. Как поживаете?

Мистер Хардейл посмотрел туда, откуда слышался голос (хотя и без того сразу узнал его), и увидел мистера Честера, который с любезней улыбкой махал ему рукой, приглашая войти.

— Сейчас вам отопрут, — сказал он. — Здесь для услуг имеется только одна ветхая старушонка, — так что вы извините. Если бы она занимала более высокое положение в обществе, она страдала бы подагрой. Поскольку же она только колет дрова и носит воду, назовем ее болезнь ревматизмом. Таковы естественные сословные различия, дорогой Хардейл, смею вас уверить.