Чарльз Диккенс - Том 8. Барнеби Радж

— Ну, ну, веселей, капитан! — воскликнул Хью, когда они уже накричались до изнеможения и еле переводили дух. — Еще куплет!

И мистер Тэппертит охотно начал снова. Так эти трое, взявшись под руки, шагали, спотыкаясь, и надсаживали глотки, отважно бросая вызов ночному дозору. Правда, для этого не требовалось особой храбрости, так как ночных сторожей, в ту пору набирали из людей, уже ни к чему другому не пригодных, совсем дряхлых, немощных стариков, и они имели обыкновение при первом же нарушении тишины и порядка накрепко, запираться в своих будках и сидеть там, пока не минет опасность. Больше всех отличался в этот вечер мистер Деннис, обладатель сильного, хотя и хриплого голоса и здоровенных легких, и это чрезвычайно возвысило его в глазах обоих соратников.

— Какой вы чудак! — сказал ему мистер Тэппертит. — До чего же хитер и скрытен! Ну, почему вы не хотите сказать, какое у вас ремесло?

— Сейчас же отвечай капитану! — крикнул Хью, нахлобучивая Деннису шляпу на глаза. — Почему скрываешь свое занятие?

— Занятие у меня, брат, почтенное, не хуже, чем у любого честного англичанина, и такое легкое, какого только может себе пожелать каждый джентльмен.

— А в ученье вы были? — осведомился мистер Тэппертит.

— Нет. У меня природный талант, — пояснил мистер Деннис. — И никто меня не обучал, я — самоучка. Мистеру Гашфорду известно, какое у меня ремесло. Взгляните на мою руку — немало эта рука переделала дел, и такой ловкой и чистой работы днем с огнем поискать. Когда я смотрю на эту руку, — мистер Деннис потряс ею в воздухе, — и вспоминаю, какую красивую работу она проделывала, становится даже грустно при мысли, что она когда-нибудь станет слабой и дряхлой. Что делать — такова жизнь человеческая.

Занятым этими печальными размышлениями, Деннис испустил глубокий вздох и как бы в рассеянности ощупал пальцами шею Хью, в особенности местечко под левым ухом, словно исследуя анатомическое строение этой части тела, затем уныло покачал головой и даже прослезился.

— Так вы, наверное, что-то вроде художника, — предположил мистер Тэппертит.

— Угадали, — отвечал Деннис. — Да, могу сказать, я — художник своего дела, артист. «Искусство улучшает природу» — вот мой девиз.

— А это что такое? — спросил мистер Тэппертит, беря из рук Денниса его палку и разглядывая набалдашник.

— Это — мой портрет, — пояснил Деннис. — Как по-вашему, похоже?

— Гм… Немного приукрашено. А чья это работа? Ваша?

— Моя? — воскликнул Деннис, любовно поглядывая на свое изображение. — Ну, нет! Хотел бы я иметь такой талант! Это вырезал один мой знакомый, его уже нет на свете… Вырезал перочинным ножом, по памяти… в самый день своей смерти. «Умру молодцом, — так он говорил. — И пусть уж последние мои минуты будут посвящены Деннису: вырежу его портрет». Так-то, ребята!

— Странная фантазия! — заметил мистер Тэппертит.

— Да, странная, — согласился Деннис, подув на свое изображение и полируя его рукавом. — Он вообще был со странностями… цыган, что ли. Другого такого стойкого парня я не видывал. В утро перед смертью он рассказал мне кое-что… Если бы вы это слышали, у вас бы мороз пошел по коже.

— Значит, вы были при нем, когда он умирал? — спросил мистер Тэппертит.

— А как же, — ответил Деннис с каким-то странным выражением. — Конечно, был. Не будь меня, смерть его и вполовину не была бы так легка. Я таким же манером проводил на тот свет не только его, но и трех или четырех его родственников. И все они были славные ребята.

— Видно, вас очень любила вся семья, — заметил мистер Тэппертит, искоса глянув на Денниса.

— Этого не знаю, не могу сказать, — как-то нерешительно ответил Деннис. — Но я всех их проводил на тот свет. И одежонка их мне досталась. Вот этот шарф, что у меня на шее, носил раньше парень, про которого я вам только что рассказывал, — тот, что вырезал мой портрет.

Мистер Тэппертит бросил взгляд на упомянутую принадлежность туалета и, кажется, подумал, что у покойника, видно, был вкус своеобразный и отнюдь не разорительный. Но он воздержался от замечания, чтобы не прерывать своего загадочного соратника.

— И штаны тоже, — продолжал Деннис, похлопывая себя по ляжкам, — вот эти самые штаны достались мне от знакомого, когда он навеки покинул нашу юдоль слез. А кафтан, что на мне? Не раз я шел за ним по улицам и гадал, достанется он мне или нет. А в этих башмаках их прежний хозяин не меньше как раз пять-шесть отплясывал джигу у меня на глазах. А моя шляпа? — Он снял шляпу и повертел ею, насадив на кулак. — Господи, сколько раз я видел, как она катила по Холборну на козлах кэба!

— Неужели же те, кто до вас носил эти вещи, все умерли? — спросил мистер Тэппертит, невольно отступая.

— Все до единого, — заверил его Деннис. — Все уже на том свете.

В этом было что-то до такой степени жуткое и как будто объяснявшее ветхость его одежды, словно выцветшей от могильной сырости, что мистер Тэппертит внезапно решил идти другой дорогой и, остановившись, стал прощаться самым дружеским образом. А так как они в это время как раз оказались вблизи Олд-Бейли [64]и мистер Деннис знал, что в сторожке найдет знакомых тюремщиков, с которыми сможет приятно коротать ночь у огонька за стаканом вина, обсуждая разные интересующие их и его профессиональные дела, то он без особого сожаления расстался с мистером Тэппертитом и Хью, которому сердечно пожал руку и назначил свидание утром в «Сапоге». Хью и Сим пошли дальше уже вдвоем.

— Странный человек, — начал мистер Тэппертит, следя издали за удалявшейся от них шляпой покойного кэбмена. — Не пойму его. Ну, почему он не шьет себе штаны, как все, у портного? Или хотя бы не носит одежду с живых людей, а не с покойников!

— Просто-напросто ему везет, капитан, — воскликнул Хью. — Вот бы мне таких друзей, как у него!

— Надеюсь, он не заставлял их писать завещание в его пользу, а затем спешил их укокошить! — задумчиво сказал мистер Тэппертит. — Ну, вперед! Меня ждут у «Непоколебимых»… Что же вы?

— Я совсем забыл, — сказал Хью, услышав бой часов на соседней башне. — Мне еще нужно сегодня повидать одного человека… Придется повернуть обратно. За вином да за песнями у меня совсем из головы вон… Хорошо еще, что вовремя вспомнил.

Мистер Тэппертит посмотрел на него так, словно собирался разразиться громовой речью по поводу его дезертирства, но торопливость Хью ясно показывала, что дело неотложное, и потому его начальник, сменив гнев на милость, разрешил ему уйти, за что Хью поблагодарил его с громким смехом.

— Спокойной ночи, капитан, — крикнул он. — Помните же — я ваш до гроба.