Чарльз Диккенс - Том 7. Лавка древностей

— Придется спать на улице, дедушка,— чуть слышно проговорила Нелл, когда и эта надежда рухнула.— А завтра будем просить милостыню, доберемся с тобой до какого-нибудь тихого местечка и там поищем работу.

— Зачем ты завела меня сюда! — гневно воскликнул старик.— Мне душно на этих нескончаемых улицах! Там, в тиши, было лучше. Зачем ты заставила меня уйти оттуда!

— Затем, чтобы тот сон больше не повторился,— твердым голосом ответила девочка и тут же расплакалась.— Нам надо жить среди бедняков, не то он опять приснится мне. Дедушка, милый, я знаю, ты старенький, слабый, но посмотри на меня! Ведь мне тоже не легко, а разве я позволю себе хоть слово жалобы, если ты будешь терпеть все молча!

— Бедная моя, бездомная сиротка! — Старик сжал руки, словно впервые увидев перед собой измученное лицо внучки, ее забрызганное грязью платье, опухшие от ходьбы ноги.— Вот до чего я довел тебя! Неужели все мои старания тщетны? Неужели я понапрасну лишился прежнего счастья и всего, что у меня было?

— Если бы мы очутились сейчас где-нибудь за городом, далеко отсюда,— с притворной веселостью заговорила Нелл, когда они снова побрели по улицам, высматривая себе пристанище на ночь,— я уложила бы тебя под каким-нибудь высоким старым деревом, и оно ласково раскинуло бы над нами свои зеленые ветви и покачивалось и шелестело бы листвой, будто уговаривая нас уснуть, пока оно будет сторожить наш сон и являться нам в сновидениях! Боже! Пусть это сбудется завтра… Ну, хоть послезавтра! А сейчас, дедушка, не жалей, что я привела тебя сюда. В этой толпе, в сутолоке мы скорее затеряемся, и если жестокие люди вздумают разыскивать нас, они не найдут наших следов. Мы с тобой должны радоваться этому. Смотри! Вот арка — там, правда, темно, но сухо, и ветром не продует… Кто это?

Приглушенно вскрикнув, Нелл отпрянула от человека, который вдруг выступил из-под темной арки ворот, где они хотели спрятаться, и остановился, вглядываясь в них.

— Чей это голос? — послышался вопрос.— Кто-нибудь знакомый?

— Нет,— робко ответила девочка.— Мы совсем чужие в этом городе и хотели отдохнуть тут, потому что у нас нет денег на ночлег.

Неподалеку горел тусклый фонарь — единственный здесь, но его было достаточно, чтобы осветить маленький квадратный дворик. Человек знаком подозвал туда старика и девочку, и сам стал в полосе света, как бы давая этим понять, что ему незачем прятаться, что у него нет ничего плохого в мыслях.

Одежда на нем была убогая, разводы копоти подчеркивали бледность его лица, но он, вероятно, никогда не мог похвалиться здоровьем, судя по обтянутым скулам, заострившемуся носу, глубоко запавшим глазам и особенно по взгляду этих глаз — спокойному, терпеливому. В его резком голосе не слышалось грубых ноток, а в выражении сурового лица, обрамленного длинными черными волосами, не было ни жестокости, ни злобы.

— Почему же вам вздумалось ночевать именно здесь? — спросил он и добавил, пристально посмотрев на девочку: — Вернее, почему вы так поздно спохватились о ночлеге?

— Несчастья преследуют нас,— ответил старик.

— А разве вы не знаете,— продолжал незнакомец, еще внимательнее приглядевшись к Нелл,— что она промокла до нитки? Ей нельзя оставаться на улице под дождем.

— Знаю! Видит бог, знаю! Но что мне делать!

Незнакомец снова посмотрел на девочку и осторожно коснулся ее платья, с которого струйками сбегала вода.— Я могу предложить вам ночлег,— сказал он после минутного молчания.— Там тепло, но больше ни на что не рассчитывайте. Сам я живу здесь,— он показал в глубь двора,— но там, куда я вас поведу, девочке будет и спокойнее и удобнее. Правда, место не бог весть какое уютное, но если вы доверитесь мне, то проведете ночь у огня. Видите красный свет вон в той стороне?

Они подняли глаза и увидели мрачное зарево на темном небе — отсвет полыхающего где-то пламени.

— Это недалеко. Ну, как, пойдете? Вы собирались спать на холодных камнях, а я предлагаю вам постель из теплой золы — и только.

Не дожидаясь другого ответа, кроме того, который можно было прочитать в их глазах, он взял Нелли на руки и кивком головы пригласил старика следовать за собой.

Неся ее легко и бережно, точно маленького ребенка, незнакомец свернул в самую бедную и неприглядную часть города и твердой поступью пошел по улице, не замечая ни переполненных канав, ни дождевых потоков, хлеставших из водосточных труб. Минут двадцать они молча шли темными узкими переулками и уже потеряли из виду отблески багрового пламени, как вдруг оно снова вспыхнуло перед ними, вырвавшись из высокой трубы какого-то здания.

— Ну вот, добрались,— сказал незнакомец, спуская Нелли с рук.— Не бойтесь. Здесь вас никто не обидит.

Нужно было слепо довериться ему, чтобы войти в эту дверь, а то, что они увидели за ней, нисколько не уменьшило их опасений и страха. В огромном высоком корпусе с чернеющими под потолком проемами для притока воздуха, с чугунными столбами, поддерживающими крышу, стоял оглушительный стук молотов, рев горнов, шипенье в воде раскаленного металла и множество других страшных, непонятных звуков, которые нельзя было бы услышать ни в каком другом месте. И в этом аду, еле различимые среди дыма и вспышек нестерпимо жаркого огня, словно великаны с гигантскими кувалдами в руках, одного неверного удара которых было бы достаточно, чтобы размозжить какому-нибудь неосторожному голову, работали люди. Другие, лежа навзничь, лицом к зияющему черному своду, спали или просто отдыхали на кучах углей и золы. Третьи распахивали раскаленные добела дверцы горнов и бросали туда топливо, а огонь с гулом вырывался наружу и пожирал его, точно масло. Четвертые сбрасывали на земляной пол листы громыхающего железа, которые распространяли вокруг невыносимый жар и светились тем багровым светом, что мерцает в глазах дикого зверя.

Мимо этих страшных сцен, сквозь этот оглушительный грохот незнакомец провел старика и девочку в темный угол, где печь топилась круглые сутки,— во всяком случае, так они поняли по движению его губ, ибо самих слов разобрать не могли. Человек, который следил за ней и работа которого на сегодня закончилась, с радостью покинул свое место, а их новый друг разостлал плащ Нелли на куче золы, показал ей, где высушить платье, и посоветовал им обоим ложиться спать. Сам же он сел на истрепанную подстилку у печи и, подперев подбородок ладонями, устремил глаза на пламя, игравшее в щелях дверцы, и на белую золу, сыпавшуюся вниз, в свою раскаленную могилу.

Несмотря на убогое, жесткое ложе, тепло и усталость приглушили в сознании девочки немолчный шум, стоявший вокруг, и вскоре убаюкали ее. Старик лег рядом с ней, и, обняв его за шею, она уснула.