Чарльз Диккенс - Том 7. Лавка древностей

В смехе Кита было что-то заразительное, ибо его мать, хранившая до сих пор серьезный вид, вдруг улыбнулась, а потом начала вторить ему от всей души, и Кит еще раз сказал, что нет ничего естественнее, как смеяться, и залился пуще прежнего. Их громкий хохот разбудил малыша; он сразу понял, что происходит нечто приятное и радостное, и, очутившись у матери на руках, в припадке буйного веселья отчаянно задрыгал ножками. Это новое доказательство собственной правоты привело Кита в совершеннейший восторг, и он в полном изнеможении откинулся на спинку стула, трясясь от хохота и показывая на малыша пальцем; потом пришел в себя, снова фыркнул, снова пришел в себя — и так раза три подряд. Наконец он утер глаза и прочел молитву. А за ужином, хоть и скромным, их веселые голоса не умолкали.

На другой день рано утром столько было на прощанье поцелуев, объятий и слез (если нам будет дозволено коснуться здесь такой презренной темы), что многие юные джентльмены, которые, отправляясь в путешествие, оставляют позади дом — полную чашу, пожалуй сочтут это невероятным. Но вот, наконец, Кит вышел из дому и отправился пешком в Финчли, столь гордый своим видом, что Маленькая скиния немедленно изгнала бы его из своих стен, если бы он принадлежал к этой унылой секте.

Тем, кто интересуется костюмом Кита, сообщим вкратце, что на нем была не ливрея, а куртка цвета соли с перцем, стального цвета невыразимые, канареечный жилет и в придачу ко всему этому великолепию — сияющие, как зеркало, новые сапоги и необычайно жесткая глянцевитая шляпа, на которой можно было отбивать барабанную дробь, стуча по ней в любом месте костяшками пальцев. И в таком наряде он шествовал к коттеджу «Авель», удивляясь про себя, почему на него обращают так мало внимания, и приписывая это обстоятельство бесчувственности тех, кому приходится рано вставать:

Не столкнувшись ни с какими приключениями по дороге, если не считать встречи с мальчиком в шляпе без полей — точной копии его старого головного убора, за что этому мальчику были даны последние три пенса, Кит подошел в положенное время к дому возчика, где, во славу рода человеческого, в целости и сохранности стоял его сундучок. Узнав от супруги этой безупречной личности, как пройти к коттеджу мистера Гарленда, он взвалил свой багаж на плечо и сразу же отправился туда.

Какой же это был очаровательный маленький коттедж — с тростниковой крышей, с тоненькими шпилями на коньках, с цветными стеклами в некоторых окнах величиной не более записной книжки! Справа от коттеджа стояла конюшня размером как раз для пони, а над ней была маленькая комнатка — размером как раз для Кита. В окнах колыхались белые занавески и пели птицы, порхавшие в клетках, которые блестели, как золотые. По обеим сторонам дорожки и у входной двери были расставлены растения в кадках; сад пестрел пышными цветами, распространявшими вокруг сладкое благоухание. И в самом доме и снаружи все говорило об идеальной чистоте, идеальном порядке. В саду не было ни одной сорной травинки; судя по тому, что на дорожке лежали садовые перчатки, набор блестящих садовых инструментов и стояла корзина, мистер Гарленд уже успел поработать здесь ранним утром.

Кит огляделся по сторонам и пришел в восторг, снова огляделся и снова пришел в восторг — и так много раз подряд, потом все-таки заставил себя посмотреть в другом направлении и дернуть дверной колокольчик. Впрочем, даже после этого у него осталось достаточно времени на осмотр сада, так как на крыльцо никто не вышел, и, позвонив еще раза два-три, он сел на свой сундучок и приготовился ждать.

Кит звонил и звонил, а дверь ему все не отворяли. Но вот, когда он уже начал рисовать в своем воображении замки великанов, принцесс, привязанных за волосы к вбитым в стену колышкам, свирепых драконов, выползающих из ворот, и другие подобные ужасы, с которыми встречаются в сказках бедные юноши низкого звания при первом посещении чужих домов,— дверь вдруг тихо отворилась, и на порог вышла маленькая служаночка, очень опрятно одетая, скромная, серьезная и к тому же прехорошенькая.

— Вы Кристофер, сэр? — спросила она.

Кит встал с сундучка и подтвердил, что он и есть Кристофер.

— Вы, наверно, давно звоните,— сказала служаночка,— но ваших звонков никто не слышал, мы все ловили пони.

Кит не сразу догадался, что это значит, но так как расспрашивать сейчас было некогда, он снова взвалил сундучок на плечи и последовал за девушкой в прихожую, сквозь открытую заднюю дверь которой взору его предстал мистер Гарленд, победоносно ведущий Вьюнка в поводу, после того как этот своевольный пони (о чем Кит узнал позднее) в течение одного часа сорока пяти минут бегал по маленькому загону позади дома, увертываясь от своих преследователей.

Старичок встретил Кита очень ласково, так же как и старушка, и последняя стала о нем еще лучшего мнения, когда он старательно, до зуда в подошвах, вытер ноги о циновку. Кита пригласили в столовую, и там его обновки подверглись тщательному осмотру, а после того как этот осмотр был произведен несколько раз подряд и вызвал всеобщее безграничное восхищение, его повели на конюшню (где пони оказал ему необычайно вежливый прием), а оттуда в очень чистую и уютную комнату, которую он уже видел со двора, а оттуда в сад, где, по словам старичка, ему предстояло работать и где старичок разговорился о том, сколько он всего сделает, чтобы Киту было у них хорошо, лишь бы Кит оказался достойным таких забот. Слушая все эти ласковые слова, Кит выражал свою благодарность как только мог и то и дело подносил руку к новой шляпе, отчего поля ее к концу их беседы заметно пострадали. Когда же старичок высказал то, что ему надо было высказать по части всяческих обещаний и советов, а Кит высказал то, что ему надо было высказать по части всяческих заверений в признательности, его снова передали старушке, а та призвала маленькую служаночку (которую звали Барбара) и велела ей отвести Кита вниз и дать ему подкрепиться с дороги.

И Кит пошел вниз и, спустившись по лестнице, очутился в такой кухне, каких, наверно, больше не бывает на белом свете, разве только в окнах игрушечных лавок! В этой кухне, где все сияло и сверкало и было чистенькое и опрятное, как сама Барбара, Кит сел за стол — белоснежный, будто на нем лежала скатерть, и стал есть холодную говядину и пить эль, весьма неловко орудуя ножом и вилкой, так как эта еще неизвестная ему Барбара смотрела на него и следила за каждым его движением.

Впрочем, что могло быть страшного в этой незнакомой Барбаре, которая, вероятно, вела уединенный образ жизни и теперь то и дело заливалась румянцем, смущалась и, подобно Киту, не знала, что ей говорить и что делать. Кит посидел несколько минут, внимательно прислушиваясь к тиканью стенных часов, потом осмелился бросить любопытный взгляд на комод и увидел там среди посуды маленькую рабочую коробку Барбары с приоткрытой выдвижной крышкой, под которой прятались клубки ниток, и молитвенник Барбары, и сборник гимнов Барбары, и библию Барбары. Маленькое зеркальце Барбары висело на свету, у окна, а капор Барбары — на гвозде за дверью. Эти безмолвные признаки и свидетельства присутствия Барбары, как и следовало ожидать, заставили Кита взглянуть и на самое Барбару, которая в полном безмолвии лущила горох над блюдом. Но как только Кит посмотрел на ресницы Барбары и подумал в простоте душевной: «А какого же цвета у нее глаза?» — она возьми да и повернись к нему самую чуточку, и тогда эти две пары глаз мигом стрельнули в разные стороны; Кит нагнулся над тарелкой, Барбара над своим горохом — оба сами не свои от смущения, что выдали себя с головой.