Чарльз Диккенс - Том 4. Приключения Оливера Твиста

— Вы закрыли дверь, когда умирала старая Салли,— сказала шедшая впереди, поднимая высохшую руку,— но вы не могли заглушить звуки и заткнуть щели.

— Вот, вот,— сказала вторая, озираясь и двигая беззубыми челюстями.— Вот… вот…

— Мы слышали, как Салли пыталась рассказать вам, что она сделала, и видели, как вы взяли у нее из рук бумагу, а на следующий день мы проследили вас до лавки ростовщика,— сказала первая.

— Вот, вот! — подтвердила вторая.— Медальон и золотое кольцо. Мы это разузнали и видели, как вам их отдали. Мы были поблизости, да поблизости!

— И мы еще больше знаем,— продолжала первая.— Много времени назад мы слышали от нее о том, как молодая мать сказала, что направлялась к могиле отца ребенка, чтобы там умереть: когда ей стало плохо, она почувствовала, что ей не остаться в живых.

— Не желаете ли повидать самого ростовщика? — спросил мистер Гримуиг, направившись к двери.

— Нет! — ответила миссис Бамбл.— Если он,— она указала на Монкса,— струсил и признался,— вижу, что он это сделал,— а вы расспрашивали всех этих ведьм, пока не нашли подходящих, мне нечего больше сказать. Да, я продала эти вещи, и сейчас они там, откуда вы их никогда не добудете! Что дальше?

— Ничего,— отозвался мистер Браунлоу.— За одним исключением: нам остается позаботиться о том, чтобы вы оба не занимали больше должностей, требующих доверия. Уходите!

— Надеюсь…— сказал мистер Бамбл, с великим унынием посматривая вокруг, когда мистер Гримуиг вышел с двумя старухами,— надеюсь, эта злополучная, ничтожная случайность не лишит меня моего поста в приходе?

— Разумеется, лишит,— ответил мистер Браунлоу.— С этим вы должны примириться и вдобавок почитать себя счастливым.

— Это все миссис Бамбл! Она настаивала на этом,— упорствовал мистер Бамбл, оглянувшись сначала, дабы удостовериться, что спутница его жизни покинула комнату.

— Это не оправдание! — возразил мистер Браунлоу.— Эти вещицы были уничтожены в вашем присутствии, и по закону вы еще более виновны, ибо закон полагает, что ваша жена действует по вашим указаниям.

— Если закон это полагает,— сказал мистер Бамбл, выразительно сжимая обеими руками свою шляпу,— стало быть, закон — осел… идиот! Если такова точка зрения закона, значит закон — холостяк, и наихудшее, что я могу ему пожелать,— это чтобы глаза у него раскрылись благодаря опыту… благодаря опыту!..

Повторив последние два слова с энергическим ударением, мистер Бамбл плотно нахлобучил шляпу и, засунув руки в карманы, последовал вниз по лестнице за подругой своей жизни.

— Милая леди,— сказал мистер Браунлоу, обращаясь к Роз,— дайте мне вашу руку. Не надо дрожать. Вы можете без страха выслушать те последние несколько слов, какие нам осталось сказать.

— Если они… я не допускаю этой возможности, но если они имеют… какое-то отношение ко мне,— сказала Роз,— прошу вас, разрешите мне выслушать их в другой раз. Сейчас у меня не хватит ни сил, ни мужества.

— Нет,— возразил старый джентльмен, продевая ее руку под свою,— я уверен, что у вас хватит твердости духа… Знаете ли вы эту молодую леди, сэр?

— Да,— ответил Монкс.

— Я никогда не видела вас,— слабым голосом сказала Роз.

— Я вас часто видел,— произнес Монкс.

— У отца несчастной Агнес было две дочери,— сказал мистер Браунлоу.— Какова судьба другой — маленькой девочки?

— Девочку,— ответил Монкс,— когда ее отец умер в чужом месте, под чужой фамилией, не оставив ни письма, ни клочка бумаги, которые дали бы хоть какую-то нить, чтобы отыскать его друзей или родственников,— девочку взяли бедняки-крестьяне, воспитавшие ее, как родную.

— Продолжайте,— сказал мистер Браунлоу, знаком приглашая миссис Мэйли подойти ближе.— Продолжайте!

— Вам бы не найти того места, куда удалились эти люди,— сказал Монкс,— но там, где терпит неудачу дружба, часто пробивает себе путь ненависть. Моя мать нашла это место после искусных поисков, длившихся год,— и нашла девочку.

— Она взяла ее к себе?

— Нет. Эти люди были бедны, и им начало надоедать — во всяком случае, мужу — их похвальное человеколюбие; поэтому моя мать оставила ее у них, дав им небольшую сумму денег, которой не могло хватить надолго, и обещала выслать еще, чего отнюдь не намеревалась делать. Впрочем, она не совсем полагалась на то, что недовольство и бедность сделают девочку несчастной, и рассказала этим людям о позоре ее сестры с теми изменениями, какие считала нужными, просила их хорошенько присматривать за девочкой, так как у нее дурная кровь, и сказала им, что она незаконнорожденная и рано или поздно несомненно собьется с пути. Все это подтверждалось обстоятельствами; эти люди поверили. И ребенок влачил существование достаточно жалкое, чтобы удовлетворить даже нас, но случайно одна леди, вдова, проживавшая в то время в Честере, увидела девочку, почувствовала к ней сострадание и взяла ее к себе. Мне кажется, против нас действовали какие-то проклятые чары, потому что, несмотря на все наши усилия, она осталась у этой леди и была счастлива. Года два-три назад я потерял ее из виду и снова встретил всего за несколько месяцев до этого дня.

— Вы видите ее сейчас?

— Да. Она опирается о вашу руку.

— Но она по-прежнему моя племянница,— воскликнула миссис Мэйли, обнимая слабеющую девушку,— она по-прежнему мое дорогое дитя! Ни за какие блага в мире не рассталась бы я с ней теперь: это моя милая, родная девочка!

— Единственный мой друг! — воскликнула Роз, прижимаясь к ней.— Самый добрый, самый лучший из друзей! У меня сердце разрывается. Я не в силах все это вынести!

— Ты вынесла больше и, несмотря ни на что, оставалась всегда самой милой и кроткой девушкой, делавшей счастливыми всех, кого ты знала,— нежно обнимая ее, сказала миссис Мэйли.— Полно, полно, дорогая моя! Подумай о том, кому но терпится заключить тебя в свои объятия! Взгляни сюда… посмотри, посмотри, моя милая!

— Нет, она мне не тетя! — вскричал Оливер, обвивая руками ее шею.— Я никогда не буду называть ее тетей!.. Сестра… моя дорогая сестра, которую почему-то я сразу так горячо полюбил! Роз, милая, дорогая Роз!

Да будут священны эти слезы и те бессвязные слова, какими обменялись сироты, заключившие друг друга в долгие, крепкие объятия! Отец, сестра и мать были обретены и потеряны в течение одного мгновения. Радость и горе смешались в одной чаше, но это не были горькие слезы; ибо сама скорбь была такой смягченной и окутанной такими нежными воспоминаниями, что, перестав быть мучительной, превратилась в торжественную радость.

Долго-долго оставались они вдвоем. Наконец, тихий стук возвестил о том, что кто-то стоит за дверью. Оливер открыл дверь, выскользнул из комнаты и уступил место Гарри Мэйли.