Стивен Крейн - Третья фиалка

Stephen Crane

The Third Violet

Перевод с английского В. М. Липки

Перевод статьи А. И. Кудрявицкого

© Кудрявицкий А. И., перевод на русский язык, статья, 2018

© Липка В. М., перевод на русский язык, 2018

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

По пологому склону извилистой долины, натужно пыхтя, взбирался паровоз. С высоты своего положения на потуги черного чудища взирали серые скалы да мудрено цеплявшиеся корнями за косогор деревья.

Когда поезд наконец выпустил пассажиров на волю, те с рвением беглых каторжан ринулись вперед. На перроне небольшой горной станции воцарилась невообразимая суматоха. Поглазеть на высадку партии горожан собрались деревенские бездельники и философы. Прибывшие, навьюченные вещами, в окружении многочисленных отпрысков, стеной двинулись на возниц дилижансов. Те, в свою очередь, стеной двинулись на горожан.

Прижимая к себе чемодан и краски, Хокер неловко двинулся вниз по ступеням вагона. В этот момент висевший у него на плече мольберт сорвался и ударил по голове мальчонку, спускавшегося спиной вперед со всеми мыслимыми мерами предосторожности.

— Привет, малыш, — сказал он, — больно?

Ребенок молча поднял на него глаза, в которых тут же мелькнул проблеск интереса, будто Хокер привлек его внимание к какому-то диковинному явлению. Молодой живописец вежливо ждал, когда пацан закончит свой осмотр и придет к какому-то выводу, но тут за его спиной раздался голос:

— Роджер, что ты застрял? А ну марш вниз!

Как оказалось, другой конец мольберта перегородил дорогу няне, которая вела за руку маленькую девчушку. Мальчик продолжил свое опасливое сошествие вниз.

Возницы сбились в огромную шумную кучу, напрочь растворившую в себе индивидуальность каждого из них. С чрезвычайно важным видом, будто он — человек, гордый нести столь тяжкое бремя обязанностей, поездной носильщик стал швырять дорожные сундуки и другую кладь своим собратьям на перроне. Пробираясь сквозь толпу, Хокер услышал за плечом голос:

— Вы не видели дилижанс в «Хемлок Инн»? В пансионат?

Он повернулся и увидел молодую женщину, устремившую на него взор. Волосы молодого человека взъерошила волна удивления, и уже в следующее мгновение он отвел глаза, опасаясь, как бы незнакомка не заметила, что он ее разглядывает.

— Ну как же, — ответил он, — думаю, мне не составит труда его найти.

Одновременно с этим его внутренний голос зашелся криком: «Однако! Вот бы ее написать! Какой взгляд, сколько в нем глубины, дна не разглядеть! С ума сойти можно!»

Он яростно заметался между возницами: наверняка этот экипаж где-то здесь.

Наконец молодой художник заметил какого-то человека, наблюдавшего за его метаниями с выжидательной ухмылкой на лице.

— Эй! — воскликнул Хокер. — Вы едете в «Хемлок Инн»?

Тот кивнул.

— Вот он, ваш экипаж, — повернулся живописец к молодой женщине, которая ответила ему улыбкой.

Возница усадил Хокера с вещами в глубь дилижанса. Тот сел и подался вперед, чтобы не пропустить волнительный момент, когда девушка появится в освещенном проеме дверцы. И она действительно появилась. За ней шествовали мальчуган, девочка, няня и еще одна молодая женщина, в которой можно было тут же узнать мать этих двух ребятишек. Коротким победоносным жестом девушка указала на экипаж.

Когда они удобно расположились на сиденьях, мальчик посмотрел на Хокера и тут же его узнал.

— Мне действительно стало больно, но сейчас уже прошло, — весело заявил он.

— В самом деле? — ответил Хокер. — Я не хотел, прости.

— Ерунда, чего уж там, — продолжал парнишка, храбро болтая ножками в красных кожаных гетрах, — я никогда не плачу, когда мне больно.

С этими словами он бросил многозначительный взгляд на сестренку, которая тут же надула в свою защиту пухлые губки.

Кучер забрался на козлы, бросил пристальный взгляд на пассажиров, сидевших наверху, и весело гикнул лошадям, которые задумчиво затрусили вперед. За дилижансом клубилась пыль, маячившие впереди зеленые холмы в вечернем воздухе казались спокойными и безмятежными, их заливали косые, золотистые закатные лучи, а лимонно-розовые тона на небе свидетельствовали о том, что солнце вот-вот спрячется за горизонт. В пути кучер, видимо знакомый здесь с очень многими, то и дело перебрасывался приветствиями с встречающимися по дороге людьми; голос у него был громовым.

Дети расположились напротив Хокера и теперь, как и положено, сидели прямо, будто прилипнув к подушкам. Их огромные глаза, казалось, оценивают молодого художника.

— Как думаете, в этих краях здорово? — спросил мальчик. — Лично я считаю, что да.

— Мне здесь нравится, — ответил Хокер.

— Я буду рыбачить и охотиться. Может, даже убью медведя.

— Надеюсь.

— А вы когда-нибудь стреляли медведей?

— Нет.

— Я тоже не стрелял. Но мне ждать уже недолго, мистер Холланден обещал какого-нибудь присмотреть. У нас дома…

— Роджер, — перебила его сидевшая рядом с художником мать, — не надо думать, что всем интересны твои разговоры.

Ее вмешательство мальчика, вероятно, смутило — он молча откинулся назад и с извиняющимся видом посмотрел на Хокера. Теперь карета стала взбираться на холм, и детям, чтобы не упасть на няню, пришлось крепко схватиться за поручни.

Судьба распорядилась так, что Хокер мог наблюдать за девушкой с бездонными глазами, лишь подавшись вперед, но тем самым он бы обнаружил к ней свой интерес. Так что ему не оставалось ничего другого, кроме как ерзать на сиденье, довольствуясь мимолетными видениями щеки, руки или плеча, когда подпрыгивавшая на ухабах карета швыряла пассажиров из стороны в сторону.

Кучер приоткрыл окошко и крикнул:

— Нынче поезд опоздал на целый час! Раньше девяти часов нам ни в жисть не добраться! Хотите или нет, но добрую часть пути придется проделать в темноте.

Хокер благопристойно подождал, потом спросил:

— Да?

— Вот я ж о том и говорю, — откликнулся кучер. — Луны-то ведь нет.

Он наклонился, пытаясь рассмотреть молодого художника, и проревел:

— Эге, да ты, никак, сынок Джима Хокера?

— Совершенно верно.

— Ага. Я-то сразу смекнул, что видел тебя раньше. Теперь, стало быть, ты в городе обосновался, да?

— Ага.

— Сойдешь на перекрестке?

— Если можно.

— Так-так, значит, приехал погостить летом?

— Ну да.

— Это… если сойдешь на перекрестке, с тебя только двадцать пять центов. Юсетер берет пятьдесят, но я считаю это блажью. Так не годится. Лучше пешком идти, чем платить пятьдесят центов. Да-да. Так что я беру только двадцать пять.