Константин Станюкович - Американская дуэль

«Чайка» тихо выходила с сан-францисского рейда.

Весеньев жадно смотрел на город, в котором так жестоко поругана была его вера в двух любимых людей.

Наконец город скрылся, а молодой лейтенант все еще смотрел на берега, и образ маленькой бледной женщины с большими грустными глазами невольно стоял перед ним, наполняя все его мысли. И он чувствовал, что все-таки любит Джильду. И жалел и ее и себя.

Но Оленича он не прощал. При мысли о нем злоба закипала в сердце молодого человека, и он словно забывал, что бывший друг его должен завтра умереть.

Оленич не показывался из своей каюты. Он целую ночь писал кому-то письма и плакал.

Весеньев стоял вахту с четырех до восьми утра.

Мрачный ходил он по мостику и, когда солнце выплывало из-за горизонта, разогнав предрассветный полумрак и заливая светом и блеском все вокруг, он не любовался чудным зрелищем восхода. На душе у него было тоскливо и смутно.

Он посматривал на паруса, на океан, кативший свои волны, взглядывал на компас и снова ходил по мостику.

А ветер заметно крепчал и волны рокотали сердитей, сильнее раскачивая «Чайку», которая под марселями, брамселями, фоком и гротом неслась к северу, в полветра, узлов по десяти в час.

Как только что взошло солнце, Весеньев увидел поднявшегося снизу Оленича. Его красивое лицо было мертвенно-бледно, спокойно и серьезно. Только тонкие губы вздрагивали и глаза как-то странно жмурились.

При виде Оленича сердце Весеньева екнуло.

Оленич твердой походкой поднялся на мостик и подошел к Весеньеву. Весеньев смущенно опустил глаза, не смея взглянуть в лицо человека, приговоренного к смерти.

А он между тем говорил:

– Перед смертью простимся, Боря. Я очень виноват перед тобой, прости меня. Расстанемся хоть не врагами…

И он протянул Весеньеву руку. Тот пожал ее.

– Прости меня, – повторил он, – и слушай: Джильда никогда не была моей любовницей. Я гнусно наврал на нее. Она любит одного тебя…

И тотчас же у Весеньева исчезла всякая злоба на Оленича, и он взволнованно проговорил:

– Зачем ты это сделал?

– Я тоже люблю Джильду… и ревновал… понимаешь?.. Сперва я ухаживал за ней, чтоб открыть тебе глаза и остановить от женитьбы, а потом… потом… увлекся ею…

– А она?

– Она жалела меня, слушала, что я ей говорил, и скрывала наши свидания, чтобы не огорчить тебя… Она несчастная, легкомысленная, все, что хочешь, но не лживое создание… Но ты все-таки не женись на ней… Она измучит тебя… Ты всегда будешь ее подозревать… Прости же, Боря… Скажи, что ты не вспомнишь лихом своего друга…

– Володя… милый… Так зачем же?.. Забудем все и… прости меня. Дуэль недействительна…

– Нет, голубчик… Нельзя… Слово держать надо. Надо искупить позор оскорбления и подлость. Прощай!..

Они обнялись крепко, по-братски.

Слезы душили Весеньева, когда он опять сказал:

– Володя… ведь это глупо… умирать… Опомнись… Из-за чего? Я разрешаю тебя от слова…

– Но я не разрешаю… И прошу тебя не ложиться в дрейф из-за меня… Я скоро потону. Я пловец неважный… Письма отправь… Вот они…

Он отдал письма, быстро спустился с мостика, сел на подветренный борт и, нарочно перегнувшись, упал за борт.

Весеньев ахнул. В одно мгновение он снял с себя сапоги и сюртук и бросился с мостика в океан спасать своего друга.

Сигнальщик побежал за капитаном, и через несколько минут «Чайка» лежала в дрейфе, и баркас был послан искать погибающих.

Весеньев был отличный пловец и скоро настиг Оленича.

– Боря… родной… зачем?.. – воскликнул Оленич.

– Затем, чтоб ты жил, а не то вместе погибнем! – радостно говорил Весеньев, поддерживая друга. – Ложись на спину… Вот так… Смотри, и баркас идет.

Действительно, скоро подошел баркас, и оба друга были вытащены из воды.

Из Ситхи Весеньев написал Джильде письмо, моля о прощении. Ответа по указанному адресу в Гонконг не было. Тогда Оленич написал консулу, и через две недели был получен ответ, что миссис Браун убита некиим Блэком.