Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

В эту минуту сторонний наблюдатель позабыл бы и о свитке, и о белых рабах, и о негре-великане, и даже о непокорной копне волос и внушавшей уважение бороде — только лицо безраздельно владело бы им. Лицо Сфинкса отнюдь не отличается красотой, и, стоя перед ним, мы не испытываем ни малейшего трепета восхищения, верного признака того, что видимое нами отличается редкостной привлекательностью, — однако оно влечет нас неотразимо, и влечение это смутно, желание неосознанно — настолько неосознанно, что мы долго не решаемся облечь его в слова, высказать даже самому близкому человеку, — желание, чтобы чудовищное создание само поведало бы нам все о себе. Подобное чувство испытали бы мы, глядя на лицо странника, ибо это было, несомненно, лицо израильтянина: с непомерно большими, глубоко посаженными глазами — подвижная маска, по сути дела, скрывающая жизнь, в чем-то непохожую на другие жизни. Непохожую? В том-то и заключалась привлекательность. Если бы только этот человек заговорил — какая повесть могла бы развернуться!

Но он молчал. Казалось даже, что он почитает речь слабостью, которой следует избегать. Отвлекшись от приятных размышлений, он развернул сверток и, прикасаясь с чрезвычайной нежностью, достал лист пергамента, высохший до хрупкости и желтый, как увядший лист сикомора. На нем были линии, словно в геометрическом чертеже, и надпись странными знаками. Он увлеченно склонился над схемой, если это можно так назвать, и прочел от начала до конца, потом с удовлетворенным видом снова сложил ее и вернул на место, перетянул заново ремешки и поместил свиток под подушку. Очевидно было, что дело, которое ему надлежало выполнить, шло как положено. Потом он легким прикосновением разбудил негра. Чернокожий, в знак почтения, согнулся в глубоком поклоне и поднял руки, выставив ладони и приложив большие пальцы ко лбу. Лицо его выражало напряженное внимание; он, казалось, слушал всей душой. Однако господин, не тратя слов, просто указал на одного из спящих. Почтительный негр понял его без слов и разбудил нужного человека, а затем вернулся на прежнее место и принял прежнюю позу. Эти движения выявили пропорции его фигуры. Он выглядел так, словно мог поднять ворота Газы и с легкостью унести их прочь, — при этом сила сочеталась в нем с грацией, гибкостью и кошачьей мягкостью движений. Невольно приходила в голову мысль, что этот раб обладает всеми качествами, с которыми он мог бы одинаково служить как добру, так и злу.

Второй раб поднялся и почтительно ждал. Было бы трудно определить его национальность. У него было худое лицо, высокая переносица и бледная кожа, а малый рост выдавал в нем армянина. Выражение лица было приятным и умным. Обращаясь к нему, хозяин делал жесты рукой и пальцем, и этого оказалось достаточно, потому что слуга быстро ушел, словно по приказу. Через некоторое время он возвратился в сопровождении типичного моряка, краснолицего, кряжистого, тупого, с походкой вразвалочку и без намека на хорошие манеры. Остановившись перед человеком в черном и широко расставив ноги, моряк спросил:

— Посылали за мной?

Вопрос был задан на византийском диалекте греческого.

— Да, — ответил пассажир на том же языке, только с лучшим выговором. — Где мы?

— Если бы не штиль, сейчас мы были бы в Сидоне. Вахтенный докладывает, что горы уже видны.

Пассажир подумал с минуту и спросил:

— Если воспользоваться веслами, когда мы сможем добраться до города?

— К полуночи.

— Очень хорошо. Теперь послушайте.

Манера говорящего изменилась; пристально глядя в маленькие глазки моряка, он продолжал:

— В нескольких стадиях от Сидона есть, если можно это так назвать, залив. Приблизительно четыре мили в поперечине. В него с двух сторон впадают две речушки. Примерно посредине берегового изгиба в этом месте находится источник с пресной водой; воды хватает, чтобы напоить нескольких деревенских жителей и их верблюдов. Знаете этот залив?

Шкипер попробовал было фамильярничать.

— А вы неплохо знакомы с этим берегом, — сказал он.

— Вы знаете этот залив? — повторил пассажир.

— Я слыхал о нем.

— Могли бы вы найти его ночью?

— Думаю, да.

— Вот и хорошо. Доставьте меня в этот залив и высадите в полночь. В город мне не нужно. Подготовьте весла. Когда подойдет время, я скажу вам, что делать дальше. Запомните: меня надо высадить в полночь в месте, которое я вам укажу.

Распоряжения, хотя и немногочисленные, были ясны. Отдав их, пассажир сделал знак негру обмахивать его веером и снова растянулся на тюфяке; с этого момента более не существовало вопроса, кто здесь главный. Тем интереснее стало узнать цель полуночной высадки на берег уединенного безымянного залива.

Шкипер оказался пророком. Судно вошло в залив, и была полночь, или близко к тому, так как нужные звезды расположились в нужных областях неба и на свой лад отзванивали нужный час.

Пассажир был доволен.

— Вы хорошо справились, — сказал он моряку. — А теперь соблюдайте тишину и подойдите ближе к берегу. Прибоя нет. Приготовьте малую шлюпку и не отдавайте якоря.

На море по-прежнему стоял штиль, и зыбь едва ощущалась. Повинуясь легчайшему нажиму весел, суденышко медленно перемещалось бортом вперед, пока не коснулось килем песка. В то же мгновение была спущена на воду небольшая шлюпка. Шкипер доложил о готовности пассажиру. Тот, подойдя по очереди к каждому из своих рабов, дал им знак спускаться. Негр спрыгнул вниз с ловкостью обезьяны и принял багаж, который, помимо уже упомянутых узелков, состоял из кое-каких инструментов: кирки, лопаты и увесистого лома. Пустой бурдюк также был сброшен вниз, а вслед за ним — корзины, предположительно с едой. Затем пассажир, занеся ногу через борт судна, отдал последние распоряжения.

— Вы сейчас, — сказал он шкиперу, который, надо отдать ему должное, до сих пор не задал ни одного вопроса, — отправляйтесь в город и останьтесь там на завтрашний день и завтрашнюю ночь. Старайтесь по возможности не привлекать к себе внимания. Необязательно проходить через ворота. Отплывите вовремя, чтобы быть здесь послезавтра на рассвете, — не забудьте.

— А если вас здесь не будет? — спросил моряк, допуская непредвиденную ситуацию.

— Тогда ждите меня, — был ответ.

Пассажир, в свою очередь, спустился в лодку, где чернокожий раб подхватил его на руки и бережно, словно ребенка, усадил на скамью. Вскоре компания сошла на берег, а шлюпка вернулась к судну; чуть погодя и само судно удалилось туда, где ночь окутала море надежным покровом.

Стоянка на берегу продолжалась ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы распределить багаж между рабами. Потом хозяин повел их за собой. Перейдя дорогу, ведущую от Сидона вдоль берега на север, они подошли к предгорью, нигде не встретив человеческого жилья.