Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

— Клянусь мощами святых, граф Корти, вы меня только сильнее запутали! С таким численным перевесом о какой подготовке может идти речь?

— «Лучший оберег — крупица ума в кошеле у тебя под шляпой». Добрый капитан, это мудрая поговорка, хотя она и пришла к нам из персидского языка. Я сказал своим бойцам, что нас в любой момент может настигнуть отряд слишком многочисленный, чтобы мы могли вступить с ним в бой, но вместо того, чтобы бежать, мы встретим врагов дружелюбно, будто бы сражаемся за одно с ними дело; если спросят, откуда мы, ответ должен быть единый. Меня представить турком, их — египтянами из западной части Нила. Сами мы — из новой крепости напротив Белого замка, направляемся к нашему могучему повелителю Магомету в Адрианополь. Более я велел им ничего не говорить — сам доскажу остальное.

Император и Джустиниани рассмеялись, Нотарас же спросил:

— Если твои берберы — магометане, как ты сказал, граф Корти, не могли ли они предать тебя в руки магометан?

— Благородный адмирал, возможно, не слышал про установление, согласно которому если один араб убил другого, родственники убитого обязаны убить и его, если не достигнуто иное соглашение. Мне довольно было напомнить Хадифе и остальным о тех турках, которые пали от наших мечей в полях под Баш-Кеганом.

Корти продолжил:

— Переговорив с командиром авангарда, я получил дозволение двигаться дальше; поравнявшись с обозом, я увидел, что повозки нагружены боевыми машинами и инструментами для рытья окопов и укрепления рубежей. Машин там сотни, повозок — великое множество. Караван этот, ваше величество, растянулся на многие мили, а с флангов его охраняли на небольшом расстоянии друг от друга отряды всадников.

Это сообщение сильно взволновало троих членов совета.

— Миновав обоз, — продолжил граф, когда их волнение утихло, — я двинулся дальше, и нам все время встречались военные отряды — все нерегулярные. Около трех пополудни мне явилось совершенно удивительное зрелище. Сомневаюсь, что даже благородный капитан Джустиниани, со всем его опытом, видел что-то подобное.

Впереди двигалась многочисленная передовая группа с необходимым инструментом — они разравнивали всхолмия и сглаживали рытвины на дороге; потом — четырехколесная колесница, на которой стояли двое барабанщиков; палочки напоминали увеличенный конец весла от галеры. На удары барабан отвечал гулким рокотом, напоминавшим раскаты грома в далекой туче. Пока я гадал, зачем они бьют в барабан, подкатила следующая упряжка: шестьдесят быков, впряженных парами. Ваше величество может сам себе вообразить, какое пространство они занимали. Справа и слева от каждой упряжки шли погонщики со стрекалами, их вопли вступали в странное согласие с рокотом барабана. Груз был настолько тяжел, что на животных было жалко смотреть. Пока я терялся в догадках, ко мне приблизилось бронзовое бревно, напоминающее ствол древнего платана и при этом длинное настолько, что положить его пришлось на тридцать сочлененных вместе повозок; а для того, чтобы оно не скатилось с покачивающегося настила, рядом шагали, не спуская с него глаз, двести пятьдесят дюжих работников. Продвигалось все это медленно, но в конце концов я увидел…

— Пушку! — воскликнул генуэзец.

— Верно, о благородный капитан, — говорят, она самая крупная из всех, когда-либо отлитых.

— А ядра вы видели?

— Сразу же следом ехали другие повозки, заполненные шарами, выточенными из известняка; на мой вопрос, в чем предназначение этих шаров, мне ответили, что это — снаряды двенадцати пядей в обхвате, а пороха в ствол можно засыпать столько, что они полетят на целую милю.

Члены совета молча взирали друг на друга; направление их мысли можно определить по действиям императора. Он дотронулся до стоявшего на столе колокольчика и сказал явившемуся по зову Франзе:

— Благородный церемониймейстер, пусть утром ко мне явятся два признанных специалиста по строительству стен. Для них есть работа, за которую нужно приняться незамедлительно. Деньгами я их обеспечу.

— Из того важного, что надлежит знать вашему величеству, осталось досказать немного… Вслед за чудовищной пушкой со столь же тщательными предосторожностями провезли еще две, несколько меньших размеров. Я насчитал семнадцать медных орудий, причем наименьшее из них превосходит мощью и искусностью работы лучшие из тех, что имеются на Ипподроме.

— А еще орудия были? — спросил Джустиниани.

— Да, и много, капитан, но старые, недостойные упоминания… Уже спускались сумерки, когда я достиг конца обоза, хотя мчался во весь опор. На восходе третьего дня я пустился в обратный путь… Со мной пленник, которого августейшему совету небесполезно будет допросить. Как минимум он сможет подтвердить мои слова.

— Кто это?

— Командир авангарда.

— Как он к вам попал?

— Ваше величество, я уговорил его отъехать со мной в сторону и, улучив момент, передал его уздечку Хадифе. Шейх в детстве обучился водить верблюдов в поводу и уверяет меня, что вести лошадь гораздо проще.

Эта шутка несколько развеяла тягостное впечатление, оставленное докладом графа; зазвучал смех, после чего графа отпустили. Засим привели пленника и подвергли допросу; на следующий день начались завершающие приготовления к наступлению Магомета.

С величайшей тщательностью, обусловленной важностью момента, Константин поделил стены на участки, начав с внутренней стороны стен возле Золотых ворот, или Семи Башен, закончив у Синегиона. Что касается стены гавани, ее он обозначил как единый участок, расположенный между Главными воротами Влахерна и Акрополем, нынешним мысом Сераль; от мыса Сераль до Семи Башен были расставлены дозорные и патрули — было решено, что со стороны моря и скалистого берега нападения не случится.

После этого император назначил командующего каждым участком. Имена тех, кто удостоился этой чести, были уже упомянуты ранее, хотя не лишне будет добавить, что папский легат кардинал Исидор добровольно сменил рясу на латы и принял на себя командование со стороны гавани — образец воинского мужества, который должен был бы пристыдить безвольных греков, что супились, попрятавшись по своим кельям.

Проницательно предусмотрев, что основной удар будет нанесен по воротам Святого Романа и по двум соседним башням, Багдадской и Святого Романа — первая располагалась справа, а вторая — слева, император поручил их оборону Джустиниани.

Разместив на стенах и в башнях многочисленный гарнизон, мужественный император переправил туда пушки и боевые машины, а также щедрый запас снарядов.

После этого, заполнив водой глубокий ров, он провел смотр на Ипподроме, откуда несколько отрядов отправились на свои посты.