Анастасия Вербицкая - Сны жизни

Хмель, бросившийся ему в голову от выпитой рюмки, после целого дня усталости; переход от этой прекрасной, синей, но очень холодной всё-таки ночи к уютной, тёплой комнате; раздражающий запах закусок — все эти предусмотренные мелочи разнежили Васильева. Теплота разливалась по его жилам, и самая душа словно отогревалась. И в ту минуту, когда у девушки голова кружилась от счастья, он глядел на неё и, снисходительно улыбаясь, думал: «А, ведь, она очень и очень недурна»…

Кухарка Федосья нарушила очарование.

— Осетрину сейчас подавать, что ли?

Анна Николаевна очнулась.

— Да, конечно… Несите скорей…

И подвинула к Васильеву блюдо с котлетами.

— Кушайте, Николай Модестович, пока горячи…

Он начал есть с завидным аппетитом как уставший и проголодавшийся человек.

— Ну, что у вас новенького? — полюбопытствовал он, начиная вторую котлету.

— Ах! Есть новенькое… И очень даже хорошее. К нам назначена женщина-врач. Нынче была у нас.

— Поздравляю! — усмехнулся Васильев. — Ну, и вы счастливы, конечно?

— Н-нет… Я, видите ли, совсем другого ждала. Хотя… и это хорошо, что врач при школе есть.

— В чём же дело?

— Я думала, что у нас хоть небольшая, да своя аптечка будет. Потому что вы знаете средства этих девочек? Доктор пропишет капли или порошки на тридцать-сорок копеек. А откуда она возьмёт эти деньги? Или вот малокровным железо велит принимать, молоко… «Надо, — говорит, — мяса есть побольше»… Я тут стояла рядом; не могу смолчать. «У них мяса в двунадесятые праздники не всегда найдётся», — говорю. «Она месяца три, — говорю, — в школу не ходила, потому что башмаки износила, а на другие денег не было»… Хорошо я догадалась, наконец, и купила на свои…

— Что ж она?

— Ну что же… Только плечами пожимает… Что ж она сама тут может? Ей вменили в обязанность следить за гигиеническимиусловиями школы. Это раз-то в неделю!.. Вне школы деятельность её кончается. А если на дому заболеет девочка? Тогда что? Наконец, это прекрасно — предупреждать развитие хронических болезней. А если они уже развились? Вот золотушной нынче рыбий жир прописала. Ведь, это насмешка. Вы знаете, чего он стоит!

— Я же вам говорил: у нас всегда так, вполовину делается. Одна отчётность и формалистика… Ваше здоровье!.. Вы позволите?

— Да, но, ведь, я и не рассчитываю, что на этом остановятся. Будем хлопотать об аптечке. Да и вообще надо взглянуть шире на этот вопрос народной гигиены… Из двадцати четырёх часов — шесть только дети проводят в школе. Где же тут смысл ограничивать деятельность врача школой? Нет, знаете ли, пока не оздоровят помещений, где теснится эта беднота, пока у детей хорошего питания не будет, вся эта школьная гигиена одними милыми словами останется.

— Многого хотите, Анна Николаевна… У нас не только среди народа, у нас даже в среде интеллигенции не распространены гигиенические познания. Если даже за границей не доросли до понимания всего значения профилактики, чего вы требуете от нас?

Он сухо рассмеялся. Из груди Анны Николаевны вырвался глубокий вздохе.

— А наша интеллигентная молодёжь? В каких условиях она живёт?

И он заговорил о своей жизни в номерах. Что за отвратительный стол! Как не нажить катара желудка и малокровия? Да и вообще эти гостиницы… Вот недавно один в тифу лежал рядом с номером Васильева. Хорошо, что он узнал рано и поспешил перебраться в другой этаж… (Анна Николаевна подняла голову и стала вслушиваться.) А приятна эта суматоха? Да, наконец, чем он гарантирован, что рядом кто-нибудь в оспе не сляжет? А ничего он так не боится как болезни. Целый день грохот, галдят даже за полночь… В одном углу визжит невозможная скрипка, в другом на рояле двадцать раз одну и ту же гамму играют, и всё с теми же ошибками… Просто в бешенство прийти можно! У него, положим, в комнате всегда чистота. Он совсем не может работать при беспорядке. Но сколько приходится переплачивать прислуге, чтобы хлама в номере не было! Да и вообще там трудно работать… Товарищи поминутно врываются, наследят грязными сапогами на полу, разбросают окурки, денег выпрашивают… без отдачи, конечно… Не хотят понять, что одному побыть хочется, после целого дня работы или в праздник, когда свободен, наконец…

Анна Николаевна слушала, облокотясь на стол и опёршись подбородком на скрещенные пальцы рук. Чашка её стыла, забытая в стороне.

— Отчего ж бы вам не нанять квартиру?

— Пробовал. Но, во-первых, кухарки эти балуются, когда хозяев целыми днями дома нет. В хорошей мебели заводят моль; в кухню назовут родственников, вечное чаепитие… Хорошо, как не обворуют ещё! Приедешь, обед не готов, либо жаркое перегорело… Дрова жгут без жалости. А уж на провизии наживаются самым безбожным образом. Я сам на рынок ходил.

— Вы?!

— Да, я… Ну, что же тут удивительного? Неужели вы-то сами никогда не ходите на рынок?

— Никогда… Да у нас тут и нет рынка.

— Лавки есть же. Всё равно… Помилуйте! Эти кухарки мало того, что цен не знают. Они севрюжины от осетрины не отличат. И самые честные из них — если только есть такие — никуда как хозяйки не годятся…

Анна Николаевна смущённо затеребила бахрому скатерти. Густая краска залила её лицо. Она тоже не умела отличить севрюжины от осетрины.

— И хорошо ещё, если не пьяницы. Долго ли дом поджечь с пьяных глаз? Вот я раз приехал с урока часом раньше. Почувствовал себя плохо что-то… Да и плясал больше часа у ворот, поджидая кухарку. Она, видите ли-с, письмо получила, что у неё там кто-то умирает в больнице. И помчалась… А квартиру заперла. Рассчитывала, будто бы, к сроку вернуться…

— И что же?

Анна Николаевна впилась глазами в собеседника.

— Ну, конечно, прогнал… Сейчас же расчёт. Разве такие безобразия можно терпеть? Пари держу, что с приятелем в трактире сидела… Вот с тех пор и живу в номерах. Хоть от прислуги не зависишь. Нет… Жениться надо, вот что!

Это вышло так неожиданно, что Анна Николаевна даже не поняла.

— Почему жениться?

Он поглядел на неё с минуту, и довольная усмешка мелькнула на его лице. Он часто думал о том, как откроет свои планы Анне Николаевне, и всегда представлял себе её лицо вот именно таким, растерянным, почти страдальческим.

— Пора, Анна Николаевна… Во всех отношениях пора. Надоело быть богемой, без угла и семьи.

Но она уже не слушала. Она так глубоко задумалась, что ответ его для неё пропал.

— А славно она готовит, право… Вы сколько ей платите?

Анна Николаевна растерянно взглянула на блюдо, как бы желая сосредоточиться.

— От себя пять. Школа платит три…

— Ничего. Жалованье хорошее… Только почему же это у вас самовар так запущен? И вот шишечку отбили?

Она удивлённо подняла глаза. Действительно, и самовар грязен, и шишечки нет. Краска на мгновение прилила к её щекам и тотчас сбежала.