Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 2 [litres]

Не знаю, радоваться ли или скорбеть о том, что князь Барятинский снова сошел со сцены. С ним было бы, конечно, много хлопот; но не менее неудобств и трудностей предвижу и при новой комбинации. Чем более вдумываешься в ожидающее нас в случае войны положение, тем страшнее становится перспектива и тем сильнее желаешь избегнуть войны. При настоящей обстановке война была бы гибельна для России.

Полученные вчера и сегодня телеграммы из Лондона и Константинополя не заключают в себе ничего рельефного. Солсбери объявил Бартоломею (оставшемуся во главе посольства нашего по выезде графа Шувалова), что Лейярду приказано только воздержаться от противодействия оставления турками крепостей.

В Константинополе новая перемена в личном составе правительства: едва только был назначен Мехмед-Рюшди-паша верховным визирем, и вот уже он свергнут, а на место его назначен Савфет-паша, оставшийся и министром иностранных дел. Вопрос об оставлении крепостей из-за этих беспрестанных перемен и колебаний вперед не подвигается. Ежедневно можно ожидать в Константинополе новой катастрофы.

25 мая. Четверг.Сегодня после своего доклада я, по обыкновению, присутствовал при докладе Гирса. Читали новые телеграммы о состоянии здоровья императора Вильгельма; управление государством принял временно наследный принц. Современное положение дел представляется государю в мрачном свете. Он не полагается на мирный исход конгресса и подозревает Лондонский кабинет в затаенном намерении только протянуть время, дабы лучше приготовиться к войне. На этот раз уже пришлось мне несколько успокаивать государя: если б Англия прямо вела дело к войне, то не было бы ей надобности забавляться комедией конгресса; протянуть время она могла и без конгресса; а если Англия не желает, чтобы Шумла и особенно Варна были заняты нами, то едва ли потому, что считает войну неизбежною, а просто в том расчете, что всякое усиление нашего положения на театре войны может сделать нас менее уступчивыми на конгрессе.

После доклада у государя мы с Гирсом вместе читали приготовленный бароном Жомини проект инструкции уполномоченным нашим на конгрессе. Проект этот будет обсуждаться в субботу в совещании, для которого государь намерен приехать в Петербург.

Сегодня, в отсутствие мое, приезжал ко мне с визитом фельдмаршал князь Барятинский.

26 мая. Пятница.Ездил я в Царское без доклада, но, по обыкновению, присутствовал при докладе Гирса. Турки продолжают тянуть дело. Государь в мрачном настроении, тем более что императрица заболела серьезно. Прибывшие вчера вечером послы – граф Шувалов и Убри – представлялись государю.

В час пополудни на Софийском плаце (в Царском Селе) был смотр двух прибывших с Дона вновь сформированных казачьих полков третьей очереди.

Возвратившись в Петербург, я счел долгом учтивости посетить фельдмаршала князя Барятинского. Он продержал меня часа два и столько наговорил всякой всячины, переходя с одного предмета на другой, что я устал слушать. Всеми силами старается он задобрить меня и восстановить прежние хорошие между нами отношения; рассказывал не без горечи о последнем своем свидании с государем; но главной темой его россказней, по обыкновению, были разные личности и сплетни.

Вечером был у меня граф Шувалов. Мы имели с ним продолжительный и интересный разговор по вопросам, касающимся предстоящего конгресса. Он не отчаивается в успехе конгресса и мирном исходе; но не скрывает от себя и больших трудностей, а потому приготовляется ко всякого рода каверзам. Мы перебирали все вопросы, которые могут возникнуть, и все уступки, которые могут от нас потребоваться.

27 мая. Суббота.После доклада моего в Царском Селе государь отправился в 11 часов утра в Петербург и в пути читал некоторые полученные депеши. В час пополудни назначено было совещание у князя Горчакова. Приняли в нем участие государь, наследник цесаревич, великий князь Владимир Александрович, князь Горчаков, оба приехавших посла, Гирс, барон Жомини, граф Адлерберг и я. Совещание продолжалось более 2½ часов. Граф Шувалов прочел меморандум своего соглашения с маркизом Солсбери и по каждому пункту были более или менее продолжительные прения. В особенности много говорено было о требовании Англии, чтобы наша армия отошла от Константинополя еще до начала конгресса, не обусловливая оставление турками дунайских крепостей.

Государь говорил с некоторым раздражением, особенно когда речь шла о требуемых от нас новых уступках. Но граф Шувалов с твердостью и спокойствием ставил вопрос за вопросом, и должно отдать ему справедливость: он один вник в подробности дела и развивал свои соображения систематически. Он даже решился под конец совещания затронуть предположение, которое я высказал ему вчера вечером в виде мечты несбыточной – о переустройстве Турецкой империи на федеративных началах. Князь Горчаков, не выждав даже конца изложения, хотел было заживо похоронить нашу комбинацию; однако ж государь поддержал нас, сказав, что высказанная мысль с давних пор была любимою мечтой не только его самого, но и покойного императора Николая.

В заключение государь сказал графу Шувалову, что он может попытаться, при удобном случае, пустить в ход эту мысль, хотя бы в виде частного разговора. Если она и не будет иметь практических последствий, то все-таки самая постановка вопроса на широкие, рациональные основы, чуждая всякой односторонности, равномерно распространенная на все национальности Оттоманской империи, придала бы русской политике на конгрессе неизмеримо большее достоинство, чем преследование узких эгоистических интересов, какие будут, конечно, отстаивать другие соучастники Европейского ареопага.

Что касается князя Горчакова, то совещание нынешнего дня окончательно показало, что он человек отживший. Он говорил мало, и всякий раз, когда пробовал что-нибудь сказать, выходило как-то невпопад. Он уже не в состоянии схватывать мысли; не может вникать в сущность дела; голова его перестала работать. Как же будет он разыгрывать на конгрессе роль первого представителя России? Граф Шувалов не скрывает своей досады на поездку канцлера в Берлин и не без основания опасается, что неуместные его выходки могут весьма повредить ходу дела.

Во всё время совещания ни Убри, ни Гирс, ни граф Адлерберг, ни великие князья не открывали ртов.

В совещании между прочим решено, чтобы при уполномоченных на конгрессе находились несколько лиц для доставления им нужных справок и сведений относительно мало знакомых местностей и обстоятельств: собственно по дипломатической части – Нелидов (взамен Кумани, который был нарочно выписан из Парижа, но оказался мало подготовленным), а по военной – генералы Анучин (состоявший всё время при покойном князе Черкасском в Болгарии), Бобриков (много ездивший по Турции, а в последнее время состоявший при сербских войсках) и полковник Боголюбов (долго находившийся в Черногории, а в последнее время ездивший с поручениями в Вену и Лондон). Выбор этих личностей предохранит конгресс от невольных ошибок и недоразумений. С Бобриковым и Боголюбовым я успел сегодня же переговорить; но Анучин, недавно только возвратившийся из Турции, уже уехал вчера из Петербурга к своему месту в Радом (куда он назначен на должность губернатора). Ему послана телеграмма.