Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 2 [litres]

6 декабря. Четверг.Получена телеграмма о том, что английские войска вынуждены были очистить Кабул и занять позицию в некотором от него расстоянии, где они окружены большими скопищами афганцев. Сообщения их прерваны.

После доклада у государя ездил я в Аничков дворец для поздравления наследника цесаревича и цесаревны по случаю именин старшего их сына.

О здоровье императрицы известия неблагоприятные. Вчера доктор Боткин отправился в Канн.

Военный наш агент в Париже барон Фредерикс вызван в Петербург по случаю добытых им через одного отставного австрийского офицера секретных сведений о военных приготовлениях в Австрии. Барон Фредерикс показал мне эти сведения; нельзя не признать их весьма важными и для нас полезными. В них обнаруживается целая система тайных разведок, производимых австрийскими агентами в наших пределах.

8 декабря. Суббота.После своего доклада государю я присутствовал при докладе князя Горчакова с Гирсом. Читался проект дополнительной инструкции Сабурову. Государь прочел несколько строк из своего письма к императрице, где он сообщает ей сущность разговора графа Шувалова с Бисмарком во время недавнего проезда нашего бывшего посла в Лондоне. Бисмарк с цинизмом открыл Шувалову все свои проделки: раздраженный письмом государя к императору Вильгельму, а затем свиданием в Александрове, Бисмарк немедленно же вошел в соглашение с Австрией, заручился согласием со стороны Франции и запросил Англию, пошлет ли она свои флоты в Балтийское море в случае войны между Германией и Россией. Таким образом, Бисмарк прямо составлял коалицию против нас.

Граф Шувалов, бывший до сих пор ярым приверженцем Бисмарка и рассчитывавший на дружеские с ним отношения, теперь говорит, что при настоящем его настроении не предвидит никакой возможности восстановить согласие между Россией и Германией. Вместе с тем граф потерял всякие иллюзии и в отношении Англии: с теперешним правительством, пока оно держится, не может быть никаких соглашений.

Князь Горчаков перебивал рассказ государя передачею своих разговоров с приехавшим на днях английским послом лордом Дефферином и чтением своей переписки с Биконсфильдом. И в разговорах этих и в переписке ничего не было, кроме общих фраз, не ведущих ни к какому практическому результату. По всему видно, что английское правительство в настоящее время чувствует себя непрочным; неудачи в Афганистане, волнения в Ирландии, расстройство экономическое ставят кабинет в затруднительное положение. Государь слушал канцлера без особенного внимания; даже несколько раз отвечал ему с неудовольствием. Невозможно не замечать ослабления умственных способностей в старце, несмотря на все усилия его казаться бодрым, еще способным к работе.

После доклада я отдал визит графу Шувалову и просидел у него часа полтора. Он передал мне много любопытных подробностей о своих разговорах с английскими министрами перед отъездом из Лондона, а также с Бисмарком в Варцине. Затем мы перешли к настоящим предположениям о сближении с Германией и миссии Сабурова.

11 декабря. Вторник.В воскресенье и понедельник я не выезжал из дома, чтобы отделаться от гриппа, преследующего меня почти с самого приезда в Петербург. Это дало мне возможность вчера собрать у себя совещание для обсуждения предположений об укреплении Ковны, Гродны и Осовца. К обеду же я пригласил съехавшихся случайно наших военных агентов в Вене, Париже и Софии – генерал-майора Фельдмана, флигель-адъютантов барона Фредерикса и Шепелева.

Барон Фредерикс привез любопытные сведения относительно приготовлений Австрии к войне с Россией, которые он добыл секретно за деньги у одного отставного австрийского офицера. Шепелев же привез письмо болгарского князя Александра к нашему государю и два письма Паренсова ко мне. В обоих этих письмах речь идет о возникших в последнее время столкновениях и затруднениях в юном княжестве. Кроме усложнений парламентских, возникла и размолвка между князем и его военным министром. Притом оказывается различие и во взглядах между Давыдовым и Шепелевым. Первый, верный своей роли дипломата, поддерживает в князе наклонности к самовластию и вместе с иностранными дипломатами, особенно австрийским, даже подстрекает молодого, неопытного князя к роспуску палаты. Напротив, Шепелев вместе с Паренсовым старались отклонить князя от всякого антиконституционного действия; советовали ему не связывать своего имени с той или другой партией и не бояться так называемых либералов или радикалов.

Дипломатические интриги и немецкие тенденции самого князя взяли верх: он распустил народное собрание. Но этого мало: по внушению Давыдова он задумал произвести настоящий coup d’état , и какое же для этого предполагалось средство? Чтобы князь немедленно приехал в Петербург и отсюда отправил в Болгарию манифест об отмене конституции. Можно ли придумать что-либо более нелепое, особенно в устах русского дипломата? Шепелев вчера имел продолжительную аудиенцию у государя; он откровенно и подробно объяснил положение дел в Болгарии.

Сегодня же, после моего доклада, было совещание с Гирсом по болгарским делам. Князь Горчаков не приехал по болезни, действительной или притворной – неизвестно. [Государь сказал, что князь дуется из-за своего сына. Старший сын канцлера, князь Михаил Горчаков, бывший посланником в Мадриде, только что уволен от этой должности и заменен Кудрявским.] Без канцлера дело идет удобнее. Государь прочел нам письмо князя Александра, а Гирс – письмо Давыдова. Хотя Гирс сам замечал противоречия и несообразности во мнениях Давыдова, однако же не совсем избежал его влияния и, как кажется, уже готов был поддержать склонность князя Александра к насильственной мере ( coup d’état ); я же, напротив, горячо настаивал на необходимости держаться на почве легальной.

Мое мнение взяло верх; государь, вероятно уже подготовленный вчерашними объяснениями Шепелева, приказал заготовить ответное письмо князю Болгарскому в том смысле, чтобы советовать ему действовать в конституционном порядке. Если изменения в конституции оказываются действительно необходимыми, то они должны быть проведены законным путем, через народное собрание. [Но для этого, конечно, нужно взяться за дело умеючи и употребить в пользу магическое влияние в крае слова и воли русского царя.]

По выходе нашем из государева кабинета мы встретились в приемной с князем Дондуковым-Корсаковым, который только что приехал из Крыма. Он вполне поддержал мое мнение и намерен был в том же смысле говорить государю.

Мы обменялись с Гирсом еще несколькими мыслями о других современных вопросах и, между прочим, о предположенных переговорах в Берлине. Крайне прискорбно, что между Гирсом и Сабуровым уже началась рознь. Гирс жалуется, что Сабуров действует исподтишка, помимо Гирса, стараясь провести через слабоумного канцлера свое желание выделить из программы переговоров вопрос о проливах. Гирс справедливо полагает, что с устранением этого самого важного для нас условия не стоит и вести переговоры. В этом мы все трое согласны: Гире, граф Шувалов и я. Сабуров же, по-видимому, боится заговорить с Бисмарком о проливах, может быть, потому только, что не догадался коснуться этого вопроса при своих прежних беседах с ним. Опасаюсь, что из-за этого всё начатое дело пойдет вкривь и вкось; проку из него не будет.