Эрвин Лазар - Фокусник (сборник рассказов)

Все, что говорил Инкеи, было правдой. И все же где-то его аргументы хромали, о чем-то он все же умалчивал и тем самым лгал. Он и сам это чувствовал. Теперь-то я понимаю, что Инкеи уже тогда все в точности знал. Лишь первое время он еще тешил себя иллюзиями, позднее же ясно увидел, что проиграл, и тем отчаяннее цеплялся за старое.

— Ты бы лучше принял участие в конкурсе! — сказала Магда. — А эту скульптуру пока оставь, отложи на несколько лет, потом вернешься и, если еще сохранится желание, закончишь. Но я совершенно уверена: ты тогда сам увидишь, что заблуждался.

Все надолго замолчали. Мы сидели за столом, Магда и Инкеи смотрели на меня дружелюбно и чуть ли не любовались мной, хотя, если вдуматься, никто не обязывал их обо мне так тревожиться. Но взгляды их излучали тепло.

— По ком траур, молодые люди?

— Ну что ты, папа, какой траур! Просто Андраш задумал очередную глупость.

Секереш взглянул на эскиз:

— Ты не лишен таланта, сынок. Только не забывай главное: будь мудр, как змея.

Мы с Инкеи недоуменно уставились на него, и только Магда даже не повернула головы. Она понимала, что он имеет в виду.

— Я буду участвовать в конкурсе! — сказал я ей, уже стоя в дверях.

Она взяла меня за руку, потом подошла поближе, обняла. Целуя ее, я бросил взгляд на часы. Половина шестого. Еще успею, Эржи как раз сейчас выходит из дому. Глаза мои сами собой сомкнулись. Мне ужасно хотелось остаться, но я ушел. Ноги несли меня, я переставлял их как автомат.

— В коллегии сказали, что ты работаешь допоздна, а я сегодня же должна уехать обратно. Надеюсь, не помешаю?

Я бросился ей навстречу и подхватил на руки. Она была легкая как пушинка, пугающе невесомая, моя матушка.

Я стал кружить ее, но уже на втором обороте понял, что лгу. Прежде я никогда не испытывал неловкости, обнимая мать. Теперь это была лишь проформа — скованные движения, пустые, а потому неприятные мгновения. Я опустил ее перед собой и понуро уставился в пол. Она тоже почувствовала возникшую отчужденность, и это было заметно по ней — движения ее стали какими-то угловатыми.

— Ты так редко пишешь, — сказала она, — я уж решила, что заболел.

— Нет, я здоров.

Мне очень не хотелось, чтобы она увидела мою конкурсную скульптуру, и я поставил ей стул у окна, спинкой к «Вязальщице снопов». Но она уже разглядывала ее. Некоторое время я следил за выражением ее лица, потом отвернулся.

— Это ты делаешь?

Казалось, голос ее доносится издалека.

— Да.

— Красивая, — сказала мама.

«Посмотри, сынок, что за девушка!.. Да посмотри же какая!..»

Вспомнился тот давний осенний вечер.

— Нам лучше расстаться, — сказал я в трубку.

На другом конце провода стало тихо.

Мне хотелось, чтобы Эржи заговорила укоризненным тоном, а еще лучше — грубым, вульгарным. Тогда я мог бы подумать: ах, вот ты какая, оказывается, на самом деле! Я всегда радуюсь, когда в момент разрыва женщины устраивают скандал. Мне так легче.

Но Эржи едва слышно ответила:

— Хорошо.

И повесила трубку.

Мне очень нравится запах гудрона. Всякий раз, как увижу рабочих, асфальтирующих улицу — спешу ли по делу, нет ли, — обязательно подойду.

Его я заметил, когда поравнялся с котлом. Он носил все те же роговые очки, на ногах были кожаные гамаши до колен. Деревянной планкой на длинной рукояти он разравнивал горячий, дымящийся асфальт.

Я невольно шагнул к нему.

— Эй, поосторожнее! — предостерегающе крикнул мне стоявший рядом с котлом рабочий и накренил чан, полный клокочущей жижи.

Кипящий гудрон брызнул в стороны, и одна капелька угодила мне в лоб, в самую середину.

Я вскрикнул, дыхание от испуга перехватило; я судорожно вдохнул, и горло мне тут же заполнил едкий и горький дым.

— Сказал же, поосторожнее! — заорал на меня рабочий и, подойдя, добавил уже спокойнее: — Да ты не ковыряй, ничего страшного.

Геллерт, сгорбившись, все так же старательно разравнивал горячий асфальт. Не знаю даже, заметил ли он меня. Я торопливо свернул в первый же переулок.

— Несколько дней еще будет заметно, а потом пройдет, — сказал врач. — Могло быть и хуже.

Мой лоб украшала теперь черная отметина.

— Андраш Кишгерёц! Вас ожидают в вестибюле! — разнеслось по всему коридору из динамика.

Я думал, что это Магда. Мы с ней договорились сегодня увидеться, но должны были предварительно созвониться. Может, она пришла без звонка? Лоб у меня уже не болел, и о черном пятнышке я забыл. О Магде же помнил все время.

— Взгляните-ка на него! Каин! — прищурившись, воскликнула она, когда первый раз увидела меня с пятном на лбу.

Впоследствии она всегда целовала меня сперва в лоб, приговаривая: «Точка отсчета… Это наша с тобой точка отсчета!..»

Я выходил из себя.

В вестибюле лицом к окну стоял мужчина. Сначала я увидел его спину и только потом узнал стоптанные, потерявшие форму ботинки.

— Просто так я бы к тебе не пришел, — даже не поздоровавшись, сказал Геллерт.

— Привет, — буркнул я.

— Но ты не подумай, что меня Эржи прислала.

— Что тебе нужно?

Вопрос прозвучал резко и грубо. Геллерт, как обычно в неуклюжей позе, стоял, опустив голову.

— Она не хочет, чтобы ты это знал, но лучше, пожалуй, если узнаешь… Она беременна.

Я ненавидел Геллерта Бано.

— Вот как?! Уж не хочешь ли ты сказать, что от меня? А?

Он поднял голову, глаза его широко раскрылись от удивления, а губы задрожали, как будто он собирался ответить. Но он не сказал ни слова. Сконфуженно поправив очки на носу, он снова уставился себе под ноги, в каменный пол.

— А?! — еще раз повторил я, быть может, чересчур громко, потому что вахтер высунулся из-за стеклянной двери и исподлобья, как бы поверх очков, которые, однако, держал в руке, посмотрел в нашу сторону.

Геллерт Бано повернулся и зашагал прочь.

Спускаясь по лестнице, он споткнулся и на мгновение потерял равновесие.

Но не упал.

Я ненавидел Геллерта Бано.

Утром я сдал последний экзамен, а после обеда Магда стала моей женой. Когда мы прогуливались с ней по проспекту Ракоци, я увидел Эржи. Она шла по другой стороне, мимо капеллы Рокуша.

— Подожди минутку, — сказал я Магде и, лавируя между машинами, перебежал дорогу.

Какой-то частник со скрипом затормозил.

— Идиот! — высунув голову из окна, заорал он мне вслед. От испуга он побледнел и вцепился в руль.

Эржи тоже была бледна. Она заметно похудела и стала почти прозрачной, глаза же казались еще больше, чем прежде.

— Он чуть не сбил тебя. Надо быть осторожнее.

От звука ее голоса меня бросило в дрожь. Комок подкатил к горлу. «Надо быть осторожнее…» Она хочет унизить меня! Пришлось защищаться.

— Я только хочу сказать, что тебе нельзя рожать ребенка.

Пришлось собрать все силы, чтобы держаться спокойно. И мне это удалось.