Михаил Булгаков - Весь Булгаков [litres; сборник]

В ту же минуту лампа гасла, ящики с грохотом закрывались, торопливо натягивая пальто, Филя протискивался сквозь толпу и выходил. Как зачарованный, я плелся за ним. Ударившись головой об стенку на повороте лестницы, выходил во двор. У дверей конторы стоял грузовик, обвитый красной лентой, и на грузовике лежал, глядя в осеннее небо закрытыми глазами, пожарный. Каска сверкала у него в ногах, а в головах лежали еловые ветви. Филя без шапки, с торжественным лицом, стоял у грузовика и беззвучно отдавал какие-то приказания Кускову, Баквалину и Клюквину.

Грузовик дал сигнал и выехал на улицу. Тут же из подъезда театра раздавались резкие звуки тромбонов. Публика с вялым изумлением останавливалась, останавливался и грузовик. В подъезде театра виден был бородатый человек в пальто, размахивающий дирижерской палочкой. Повинуясь ей, несколько сверкавших труб громкими звуками оглашали улицу. Потом звуки обрывались так же внезапно, как и начинались, и золотые раструбы и русая эспаньолка скрывались в подъезде.

Кусков вскакивал в грузовик, трое пожарных становились по углам гроба, и, провожаемый напутственным Филиным жестом, грузовик уезжал в крематорий, а Филя возвращался в контору.

Громаднейший город пульсирует, и всюду в нем волны – прильет и отольет. Иногда слабела без всякой видимой причины волна Филиных посетителей, и Филя позволял себе откинуться в кресле, кой с кем и пошутить, размяться.

– А меня к тебе прислали, – говорил актер какого-то другого театра.

– Нашли кого прислать – бузотера, – отвечал Филя, смеясь одними щеками (глаза Фили никогда не смеялись).

В Филину дверь входила очень хорошенькая дама в великолепно сшитом пальто и с черно-бурой лисой на плечах. Филя приветливо улыбался даме и кричал:

– Бонжур, Мисси!

Дама радостно смеялась в ответ. Вслед за дамой в комнату входил развинченной походкой, в матросской шапке, малый лет семи с необыкновенно надменной физиономией, вымазанной соевым шоколадом, и с тремя следами от ногтей под глазом. Малый тихо икал через правильные промежутки времени. За малым входила полная и расстроенная дама.

– Фуй, Альеша! – восклицала она с немецким акцентом.

– Амалия Иванна! – тихо и угрожающе говорил малый, исподтишка показывая Амалии Ивановне кулак.

– Фуй, Альешь! – тихо говорила Амалия Ивановна. – А, здорово! – восклицал Филя, протягивая малому руку.

Тот, икнув, кланялся и шаркал ногой.

– Фуй, Альешь… – шептала Амалия Ивановна.

– Что же это у тебя под глазом? – спрашивал Филя.

– Я, – икая, шептал малый, повесив голову, – с Жоржем подрался…

– Фуй, Альеша, – одними губами и совершенно механически шептала Амалия Ивановна.

– Сэ доммаж [423]! – рявкал Филя и вынимал из стола шоколадку.

Мутные от шоколада глаза малого на минуту загорались огнем, он брал шоколадку.

– Альеша, ти съел сегодня читирнадцать, – робко шептала Амалия Ивановна.

– Не врите, Амалия Ивановна, – думая, что говорит тихо, гудел малый.

– Фуй, Альеша!..

– Филя, вы меня совсем забыли, гадкий! – тихо восклицала дама.

– Нон, мадам, энпоссибль! – рявкал Филя. – Мэ ле заффер тужур [424]!

Дама смеялась журчащим смехом, била Филю перчаткой по руке.

– Знаете что, – вдохновенно говорила дама. – Дарья моя сегодня испекла пирожки, приходите ужинать. А?

– Авек плезир [425]! – восклицал Филя и в честь дамы зажигал глаза медведя.

– Как вы меня испугали, противный Филька! – восклицала дама.

– Альеша! Погляди, какой медведь, – искусственно восторгалась Амалия Ивановна, – якоби живой!

– Пустите, – орал малый и рвался к барьеру.

– Фуй, Альеша…

– Захватите с собой Аргунина, – восклицала как бы осененная вдохновением дама.

– Иль жу [426]!

– Пусть после спектакля приезжает, – говорила дама, поворачиваясь спиной к Амалии Ивановне.

– Же транспорт люи [427].

– Ну, милый, вот и хорошо. Да, Филенька, у меня к вам просьба. Одну старушку не можете ли вы устроить куда-нибудь на «Дона Карлоса»? А? Хоть в ярус? А, золотко?

– Портниха? – спрашивал Филя, всепонимающими глазами глядя на даму.

– Какой вы противный! – восклицала дама. – Почему непременно портниха? Она вдова профессора и теперь…

– Шьет белье, – как бы во сне говорил Филя, вписывая в блокнот:

«Белошвей. Ми. боков, яр. 13-го».

– Как вы догадались! – хорошея, восклицала дама.

– Филипп Филиппович, вас в дирекцию к телефону, – рявкал Баквалин.

– Сейчас!

– А я пока мужу позвоню, – говорила дама.

Филя выскакивал из комнаты, а дама брала трубку, набирала номер.

– Кабинет заведующего. Ну, как у тебя? А к нам я сегодня Филю позвала пирожки есть. Ну, ничего. Ты поспи часок. Да, еще Аргунин напросился… Ну, неудобно же мне… Ну, прощай, золотко. А что у тебя голос какой-то расстроенный? Ну, целую.

Я, вдавившись в клеенчатую спинку дивана и закрывая глаза, мечтал. «О, какой мир… мир наслаждения, спокойствия…» Мне представлялась квартира этой неизвестной дамы. Мне казалось почему-то, что это огромная квартира, что в белой необъятной передней на стене висит в золотой раме картина, что в комнатах всюду блестит паркет. Что в средней рояль, что громадный ков…

Мечтания мои прервал вдруг тихий стон и утробное ворчание. Я открыл глаза.

Малый, бледный смертельной бледностью, закатив глаза под лоб, сидел на диване, растопырив ноги на полу. Дама и Амалия Ивановна кинулись к нему. Дама побледнела.

– Алеша! – вскричала дама. – Что с тобой?!

– Фуй, Альеша! Что с тобой?! – воскликнула и Амалия Ивановна.

– Голова болит, – вибрирующим слабым баритоном ответил малый, и шапка его съехала на глаза. Он вдруг надул щеки и еще более побледнел.

– О Боже! – вскричала дама.

Через несколько минут во двор влетел открытый таксомотор, в котором, стоя, летел Баквалин.

Малого, вытирая ему рот платком, под руки вели из конторы.

О, чудный мир конторы! Филя! Прощайте! Меня скоро не будет. Вспомните же меня и вы!

Я и не заметил, как мы с Торопецкой переписали пьесу. И не успел я подумать, что будет теперь далее, как судьба сама подсказала это.

Клюквин привез мне письмо.

«Глубочайше уважаемый Леонтий Сергеевич!..»

Почему, черт возьми, им хочется, чтобы я был Леонтием Сергеевичем? Вероятно, это удобнее выговаривать, чем Сергей Леонтьевич?.. Впрочем, это неважно!

«…Вы должны читать Вашу пиэсу Ивану Васильевичу. Для этого Вам надлежит прибыть в Сивцев Вражек 13-го в понедельник в 12 часов дня.

Глубоко преданный Фома Стриж».

Я взволновался чрезвычайно, понимая, что письмо это исключительной важности.

Я решил так: крахмальный воротник, галстук синий, костюм серый. Последнее решить было нетрудно, ибо серый костюм был моим единственным приличным костюмом.