Илья Штемлер - Архив

– Не Янссона, а Зотова, – поправил Гальперин. – Я тебе еще раз повторяю – не хотелось бы втягивать директора. Тот и так извелся от страха, а ты его на спецхран науськиваешь. Помрет ведь…

– Слышала уже, слышала, – Тимофеева поднялась. – Как угодно – вы с ним начальство, имеете власть над спецхраном… Тем более я уже сняла сигнализацию в восьмой кладовой, пока завезу документы из Городского суда.

– Вот и хорошо, – без особого воодушевления проговорил Гальперин.

Весь сыр-бор загорелся вчера, когда в кабинет Гальперина пришла Чемоданова. Ей нужны были документы Медицинского департамента, что попали вместе с делами Жандармского управления на специальное хранение сразу же после революции. Да так там и лежат, точно на дне океана. Каждый раз эта непоседа Чемоданова втягивала архив в какую-нибудь историю. Будь исследователь гражданином СССР, и то дело непростое, требуется запрос, разрешение Управления, нередко и согласие «компетентных» органов. А тут вообще – человек приехал из Швеции. Но Чемоданова не отступала К Мирошуку, небось, не пошла, знала, что при слове «спецхран» Мирошук становится невменяем. А может быть, и напрасно не пошла? В последнее время поведение директора стало непонятным. Ореол бунтаря, человека радикальных убеждений чем-то приглянулся директору. Он даже двигался по архиву как-то иначе, закинув голову и развернув плечи. Ступал твердо, горделиво, точно конь на выездке…

Тимофеева поднялась. Ее некрасивое, но какое-то опрятное лицо выражало недоумение. Она так и не поняла, для чего ее вызвали, и главное срочно. Да и обида не прошла, та, давняя, когда Гальперин ее одернул перед всеми сотрудниками, на собрании. И даже не извинился. Второго такого эгоиста еще поискать надо.

– Зачем ты меня позвал, не понимаю, – произнесла Тимофеева с раздражением. – Тебя что-то смущает? Действуй по закону. Пусть приносит ходатайство из посольства Швеции… А вообще-то я этой Чемодановой выдам – кто-кто, а она-то знает, что все не просто. И ставит тебя в глупое положение.

Гальперин смотрел на стол полуприкрытыми глазами.

– Боюсь я, Софья, – произнес он, едва раздвигая тонкие губы слабого маленького рта. – Страх в меня вселился. Неуверенность какая-то. Сам не знаю… Чувствую зависимость от всех. От директора, от тебя, от Шереметьевой… даже от Чемодановой.

– Что ты говоришь, Илья? – Тимофеева шагнула к столу и наклонилась, упираясь локтями в случайные бумаги. – Какая зависимость? От меня, от Нины Чемодановой… Смешно даже, – она опустилась на близкий стул. Так в молчании сидят сердобольные женщины, желая в сострадании пересидеть чужую беду, помочь своим присутствием.

– Ладно, иди, Софья, я слабину дал, – проговорил Гальперин. – Иди. Сам решу что-нибудь.

Казалось бы, в его положении разумней всего соблюдать букву закона и тем самым оградить себя от возможных упреков в злоупотреблении служебным положением. Но нет! Его угнетало другое. То, что горше всего бередит совесть: его репутация в глазах тех, кто… рядом. Ведь близкие его покинули. Где Ксения? Где Аркадий? В опустевшей квартире бродит одиночество и старость… Остались лишь те, с кем он, в сущности, и жил рядом долгие годы, – его сотрудники. Поведение некоторых из них тогда, на собрании, ему казалось наваждением, о котором каждый из них в душе сожалеет. И потому Гальперин находил им оправдание. Он их прощал! В нем просыпалась душа предков, воплощенная с древнейших времен в Книге книг – Ветхом завете и особенно в своде законов Моисея. Именно она, эта душа, помогла его народу выжить, не растерять себя на тысячелетних каторжных дорогах жизни. Что Гальперину как историку было хорошо известно. Он часто об этом размышлял в последнее время… Сознавая, что он во многом грешен, Гальперин старался сопоставить свою греховность с общечеловеческим грехом, тем самым сгладить и собственную вину.

За долгие годы общения Тимофеева хорошо изучила Гальперина. Поэтому она и предложила воспользоваться тем, что вскрыта восьмая кладовая, где содержались документы специального хранения, и просмотреть материал, что относился к деятельности Медицинского департамента. Судя по описи, там нет и трехсот страниц. Для таких опытных людей, как Чемоданова и Колесников, это раз плюнуть. Сядут на подоконник, перелистают…

– Только не стоит распространяться про эту диверсию, – заключила Тимофеева. – Начнут судачить…

– Для этого я тебя и позвал, Софьюшка, – облегченно улыбнулся Гальперин. – Ты всегда найдешь выход.

– Выход, – пробурчала Тимофеева. – Толкаешь меня на нарушение, а сам в стороне, хитрец.

Покинув кабинет, Тимофеева вышла на лестничную площадку. Перегнувшись над перилами, высмотрела дежурившего милиционера.

– Остатки привезли, нет? – крикнула она в колодезную сырость лестничного пролета.

Пока сержант Мустафаев собирался с ответом, Тимофеевой на месте уже не было, видно, сама определила, что новую партию документов пока не привезли.

А сверху, выше на три этажа от площадки, где только что стояла Тимофеева, доносилась перебранка – там работали маляры под бдительным оком самого директора архива Мирошука. Как показал опыт – ослабление досмотра и так затянуло начавшийся еще в прошлом месяце косметический ремонт.

Временами Мирошук скатывался вниз в заляпанном известью синем халате и прошмыгивал в подвал, где размещался штаб бригады, к сиднем сидящему там бригадиру. И до ушей Мустафаева доносилась перебранка директора архива с руководителем ремонтных работ.

Каждый раз появление директора вгоняло в панику дежурного милиционера. Заслышав на лестнице нарастающий лошадиный скок, Мустафаев торопливо задвигал ящик стола, в котором таилась раскрытая папка, взятая наугад из обширной свалки уже доставленной ранее в архив партии документов. По указанию Тимофеевой, документы пока складывались под лестницу, – надо было подготовить место в восьмой кладовой спецхрана, – благо маляры вынесли из-под лестницы свои причиндалы…

Вскоре в проеме подвала показался пыхтящий недовольный прораб в сопровождении настырного Мирошука.

– Как нам снаружи дожить краску?! И не только одно окно – мы все окна распахнем и дверь на балкон, – ворчал прораб. – Ишь, какой умный! Советует напылять. Нельзя напылять: вся краска уйдет на ветер. Плати из своего кармана, тогда и напыляй.

– Так они же не могут даже шпаклевать! – кричал в ухо прорабу Мирошук. – Работнички! У них мастерок из рук падает на голову прохожих.

Переругиваясь, они взбирались по лестнице. На гомон из кабинета выбежала Тамара-секретарша:

– Захар Савельевич, звонили из управления, искали вас.

Мирошук притих, втянул голову в костлявые плечи и жалобно зыркнул на Тамару.