Илья Штемлер - Архив

– А профсоюзы? – поинтересовалась Клюева.

– При чем тут профсоюзы? – поморщился Вьюн. – Смешно даже… В конце концов, предательство – есть предательство. За это надо отвечать… Они, видите ли, хотят хорошо жить, а мы тут отдувайся?

– Действительно! – встрепенулась Лысцова. – С какой стати?!

За время совещания Лысцова разгорячилась, словно гончая, взявшая наконец след. Короткие волосы ее распушились, сонное лицо прорезалось острыми глазками.

– Еще раз, товарищи, предупреждаю – о предмете нашего разговора. Не разглашать! Иначе понесете партийную и административную ответственность, вплоть до снятия с работы, – вставил Бердников. – Теперь распишитесь в этом месте, что ознакомились с инструкцией… Товарищ Аргентов, прошу вас, Кузьма Игнатьевич… начнем с вас.

Аргентов приподнял от стула свой тяжелый зад. Выпрямился. И, медленно шкандыбая к столу, принялся расстегивать пуговицы своего беспогонного кителя.

Сидящие за столом в недоумении следили за его движением.

– Да тут есть ручка, – догадливо произнесла Лысцова. – Какой вы, право, Кузьма Игнатьич, обязательно своей хотите подписаться?

– Да, старуха, своей, – ответил Аргентов.

Лысцова вздрогнула. С чего это он вдруг? Да при всех!

– Ну и язык у вас, Кузьма Игнатьевич. Вы куда старше меня, – она колола бывшего полковника острыми глазенками.

Теперь Аргентов расстегивал пуговицы рубашки, что пряталась под кителем.

– Вы что, Аргентов?! – нахмурился Бердников. – Никак, стриптиз устраиваете… Подпишите инструкцию и ступайте.

Вьюн молчал, не понимая, куда это старый хрен клонит.

– Вот, – промолвил Аргентов. – Приглядитесь…

В проеме рубашки, под оттянутой блеклой майкой, на белой жирной груди, у правого соска, пластался сизый рубец.

– Ну и что? – раздраженно спросил Вьюн.

– В декабре сорок третьего меня поцеловал осколок, под Таганрогом. И хирург, младший лейтенант Михаил Моисеевич Галацер, меня оперировал. А когда немецкие мины накрыли наш эвакогоспиталь, тот самый Галацер прикрыл меня собой. Не убежал, не спрятался… Его так и убило надо мной, и наша кровь перемешалась.

– Так то же война, – подсказала Лысцова.

– Да, война, – согласился Аргентов. – Так вот, господа… Я человек простой, правда, закончил когда-то юридическую школу… Я вам так скажу, с вашей идеологической комиссией… У меня три сына и дочь. У меня два охотничьих ружья и личный пистолет, подарок генерала Нестерова… Я вам так скажу… Если вы раскочегарите этот костер, даю слово коммуниста… У меня три сына, два ружья и личный пистолет… И первому, кто выползет с ножом на улицу под вашими хоругвями, клянусь богом, я влеплю такого гостинца, что он крепко подумает… Впрочем, вас это не коснется, с вашими секретными инструкциями, вы найдете себе укромное местечко, не сомневаюсь…

Аргентов застегнул пуговицы. Мирошук видел, как малиновым жаром созревает бычий затылок Аргентова, сползая на подворотничок.

– Сеете ветер, господа. – Аргентов подошел к двери кабинета. – С каким наслаждением я влепил бы из подарочного пистолета в память о том младшем лейтенанте… Не дурите мне голову, господа, с вашим сионизмом… Работать надо, работать. А это не работа, господа. Обыкновенное безделье. Желание на халяву набить брюхо фруктами, не посадив дерева…

Слова, которые произносил Аргентов, настолько не соответствовали его внешности, словно их произносил другой человек. И даже после его ухода слова, казалось, вольно витают в кабинете управляющего областными архивами.

– Что это с ним? – растерялся Бердников. – Не знал я таким Кузьму Игнатьича… Ты смотри, каков гусь!

– А я знала, – ввернула Лысцова. – Давно говорю, что ему пора на пенсию.

Вьюн молчал и бездумно чертил какие-то значки и крестики. Лицо его из красного стало бурым.

– Приструню я его, приструню, – суетился Бердников, виновато поглядывая на инструктора горкома. – А где Клюева? Это еще что такое? Где Валентина Васильевна?

Стул, что занимала Клюева, пустовал. Мираж, да и все! Только что находилась женщина в кабинете – и вот ее нет, точно провалилась… Вся руководящая троица с подозрением смотрела на Мирошука, что в одиночестве сидел посреди кабинета. Словно тот проглотил худенькую Клюеву, пока шла перепалка.

А Мирошук и сам не мог понять, куда подевалась эта дамочка. Чистая фантасмагория! Он даже оглядел себя, протянув взгляд от тощих коленей до груди, не затерялась ли где-нибудь Клюева в складках его одежды.

Бердников нажал на кнопку. Секретарша просунула в кабинет малокровное личико и посмотрела на управляющего печальными глазами. Пальчики-сосульки придерживали ворот вязаной кофты. Жидким голоском она пояснила, что видела, как из кабинета вышли Аргентов и Клюева.

– Вместе ушли, – чему-то испугался Бердников. – И как мы проглядели?

– Конечно, – рассудила Лысцова. – Аргентов, как шкаф, любого заслонит.

– Там еще подошли директора, – оповестила секретарша.

– Пусть войдут минуты через две, – мрачно распорядился Бердников и, переждав, перевел взгляд на Мирошука. – Ну, а вы?!

– Что я? – встрепенулся Мирошук.

– Подпишите неразглашение, – подсказала Лысцова.

Мирошук поднялся, приблизился к столу, взял ручку, отыскивая место, куда направить перо.

– Что же вы так, Захар Савельевич? – произнес Вьюн. – Пустили на самотек собрание.

– Почему на самотек? – опешил Мирошук. – Я звонил, консультировался.

– Звонили, консультировались, – переговорил Вьюн. – А момент упустили. Видите, что народ единодушно осуждает Гальперина. Вот и воспользовались бы ситуацией.

– То есть как?

– А так. Поставили бы вопрос о доверии Гальперину, как вашему заместителю по науке, – жестко завершил Вьюн.

– Что же ты так, Захар? – укоризненно подхватил Бердников.

– Как же! Считает Гальперина незаменимым, – и Лысцова кинула свой камешек.

– У нас незаменимых нет, – отрезал Вьюн. – Я просматривал стенограмму. Да и звонили люди, рассказывали… Кто этот… Брусницын?

– Руководит группой каталога, – промямлил Мирошук. – Неплохой специалист. Молодой, правда…

– Это проходит, – строго пошутил Вьюн. – Решительный человек. Судя по всему – политически зрелый. Вот какие нам нужны кадры.

– Но… Брусницын беспартийный, – произнес Мирошук.

– И Гальперин беспартийный, – вставила Лысцова.

– Разные бывают беспартийные, – отрезал Вьюн. – Этот, по крайней мере, не свалит… за бугор.

– Но и Гальперин не собирается, – возразил Мирошук.

– Сегодня не собирается, а завтра соберется… Вы что? Захар Савельевич! Я проводил инструктаж, а вы точно с луны свалились, – обиделся Вьюн. Он хотел что-то добавить, но в это время, галдя, в кабинет ввалились четыре директора ведомственных архивов. И прежде чем Бердников утихомирил новых слушателей совещания, Мирошук очутился в приемной.