Илья Штемлер - Архив

– Чему ты возмущаешься. – Гальперин не скрывал раздражения. – В конце концов, куда ты собрался уезжать? В страну, которая находится в состоянии неявной войны с нами… Как же к тебе относиться? Угощать мясом с черносливом?

– Не совсем так, командор, – подчеркнуто спокойно отозвался Аркадий. – Если бы дело только в таких, как я… Они презирают всех и завидуют всем, кто отсюда уезжает. Я видел, как они обращаются с вполне лояльными гражданами. Одна женщина собралась к своему мужу-инженеру, который работает по контракту где-то в Мали, не то в Сомали… Довели женщину до сердечного приступа и бровью не повели, «скорую» вызывал женщине я… Они просто ненавидят всех, кто их оставляет здесь, понимаешь? Ни один враг не наносит такого ущерба стране в глазах всего мира, как эти чиновники. Они да таможенники, два сапога пара… А эти изуверские справки, этот ворох заявлений и бумаг, – Аркадий щелкнул пальцем по карману, куда упрятал заявление отца. – Представляю, с каким скрежетом тебе его выдали. Или просто? – В его глазах светилось знакомое с детства хитроватое любопытство.

– Просто, просто, – невнятно проговорил Гальперин. – Лучше расскажи – чего тебя вдруг уволили?

– Если быть точным – я уволился сам… Меня вызвал начальник отдела и сказал: «Ты свинья, Аркадий, разве так делают? Приличные люди вначале увольняются с работы, чтобы не подвести своих друзей, а ты? Не обижайся, приятель, пойми правильно. Ты ускачешь, а нам тут оставаться, со всеми этими ребятами из крепких организаций. Они ведь глотают не пережевывая. Увольняйся, а мы все необходимые бумаги чистыми тебе вслед пошлем, без единой морщинки. Характеристики и прочее!» Я подумал и уволился.

– Характеристики? – чего-то испугался Гальперин. – Интересно. А если характеристика плохая? Ведь не орденом награждают. Бред какой-то.

– Бред?! Смысл, командор, смысл… Говорят, человек может помереть от щекотки, если сильно щекотать. Так и здесь. Завалят такими нелепостями, что махнешь рукой и оставишь затею. По крайней мере, на это надеются… Самое совершенное достижение за шестьдесят пять лет власти – бюрократический централизм. Все обюрокрачено – снизу доверху… Я и уволился, командор. Не уволился – уволили бы.

Гальперин сидел тихо, не шевелясь. Лицо его было напряжено. Казалось, он видит нечто такое, что постороннему увидеть не дано. Может, ему представился маленький мальчик Аркаша, в бархатных штанишках, привезенных из поверженной Германии. Впервые сына он увидел, когда ему было почти пять лет. Гальперин объявил своей невестой Наденьку Кириллову, мать Аркаши, в августе сорок первого, за три дня до мобилизации, а свадьбу сыграл в декабре сорок пятого, после демобилизации. И каждый раз при крике «горько» он снимал Аркашу с колен и передавал соседям. Переждав, Аркаша проворно взбирался на свое место. Причины, по которым Гальперин разошелся с Надей, давно забылись, как и сам далекий образ покойной первой жены. Память сохранила только ее привычки. И то потому, что они передались Аркадию.

– Ну и отрезочек истории нам достался, – пробормотал Гальперин, глядя, как сын в задумчивости потирает мочку правого уха…

Ксения вернулась в комнату шумно, со сковородой в руках, над которой витал сизый пар. Терпкий запах жареного лука горчил ноздри, пробуждая аппетит.

– Что, Аркадий Ильич, есть вещи на свете куда заманчивей ваших хождений по инстанциям? – Ксения придвинула тарелку.

– Есть, Ксения Васильевна, – обрадовался Аркадий дружескому тону. – И превеликое множество.

Гальперина вновь чем-то кольнул этот недосказанный разговор. А старое зеркало цепко собрало на своем мутноватом поле туманные лики Аркадия и Ксении. Себя Гальперин уже не видел, он оказался где-то за рамой, на блеклых обоях.

– Слушай, босяк, – проговорил Гальперин нарочито развязным тоном. – Я вот думаю…

– А я думаю, отец, – перебил Аркадий. – Пора тебе оставить это определение. Я давно его перерос.

– Действительно, Илюша, – поддержала Ксения. – Тебе не подобает быть отцом босяка.

Гальперин растерялся. Он любил вставлять в разговор полузабытые портовые словечки, казалось, они придают особую доверительность…

– Ладно, ладно, – ухмыльнулся Гальперин, – Я ведь шучу… Есть идея, Аркадий…

Гальперин понимал, что надо умолкнуть, не продолжать. Но туман с поверхности старого зеркала точно застил сознание, он истязал себя и находил в этом сладость.

– Зачем же пропадать квартире? Прекрасная трехкомнатная квартира в центре города…

Аркадий смотрел на отца с недоумением.

– Передай ее Ксении…

Теперь и Ксения вскинула на Гальперина карие удивленные глаза.

– Да, да… Передай… Зарегистрируйся с ней, пропиши на своей площади, а потом разведись и уезжай…

Аркадий растерянно пожал плечами. Предложение отца ставило его в довольно трудное положение. Все задуманное отодвигалось на неопределенный срок, возникали ненужные сложности.

Ксения держала на весу сковородку, пытаясь поддеть ножом кусок мяса. Нож скользнул, разбрасывая золотистые струпья жареного лука.

– То есть, как зарегистрироваться со мной? – тихо спросила Ксения. – А… я?

– Что ты? – раздраженно и даже зло ответил Гальперин. – Ты будешь иметь квартиру.

– Вот как, – не изменила тона Ксения. – Но у меня уже есть квартира.

Гальперин вдохновенно отдавался своему наваждению, ему даже нравилось это состояние апатии и злого безразличия.

– Что значит «есть квартира»? – Живот мешал Гальперину придвинуться к столу, пересиливая себя, он потянулся вилкой к сковороде. – Сегодня есть, а завтра… вдруг я помру…

– Я вовсе не вас имею в виду, Илья Борисович. – Ксения отвела сковороду, и вилка Гальперина повисла в воздухе. – У меня есть квартира в Уфе. И другой мне не надо. – Она плюхнула сковородку о стол, куски мяса вывалились, один даже угодил на паркет. И следом, словно находясь в одном строю, на паркет от удара двери спальни свалился с потолка листик извести. В комнате стало тихо…

– Я пойду, командор. – Аркадий встал и направился в прихожую. Гальперин оставался сидеть. Он слышал, как в прихожей загремел засов. Он напрягся – засов мешал ему прислушиваться к звукам из спальни. Когда Аркадий ушел, Гальперин, тяжело опираясь на подлокотники, выкорчевал себя из кресла и, шаркая стоптанными сандалями, поплелся к спальне, подобно слепому волу неуклюже натыкаясь на какие-то предметы.

Ксения сидела боком на подоконнике и смотрела на улицу. Гальперин приблизился и осторожно коснулся ладонью тугого ее колена, обтянутого прохладным капроном.

– Извини… Я тебя ревную. – Гальперин старался собрать плывущий голос, но не справился и повторил: – Я ревную тебя к нему.