Стендаль - Пармская обитель

Через пять дней Рискара доставил маркизе ее любимчика графа Бальди всего исцарапанного: для сокращения пути на шесть лье его заставили проехать через горы верхом на муле; он клялся, что ни за какие блага не поедет больше в далекое путешествие. Бальди передал маркизе три экземпляра того письма, которое она продиктовала ему, и еще с полдюжины писем, написанных тем же почерком и сочиненных Рискара, — впоследствии они тоже могли пригодиться. В одном из этих писем очень забавно высмеивались ночные страхи, терзавшие принца, и плачевная худоба его любовницы, маркизы Бальди, которая своими костями в одну минуту могла продырявить подушку любого кресла. Нельзя было усомниться, что все эти письма написаны рукой герцогини Сансеверина.

— Теперь мне достоверно известно, — сказала маркиза, — что друг ее сердца, Фабрицио, живет в Болонье или в окрестностях…

— Я совсем расхворался! — воскликнул граф Бальди, прерывая ее. — Ради бога, избавьте меня от второго путешествия или позвольте по крайней мере отдохнуть несколько дней и полечиться.

— Я сейчас заступлюсь за вас, — сказал Рискара и, встав с места, тихо сказал маркизе несколько слов.

— Ну хорошо, — отвечала маркиза улыбаясь. — Успокойтесь, вы совсем не поедете, — сказала она Бальди и взглянула на него довольно презрительно.

— Благодарю! — воскликнул он, радуясь от всего сердца.

Действительно, Рискара один отправился в почтовой карете. Прожив в Болонье каких-нибудь два дня, он уже встретил Фабрицио, ехавшего в коляске с Мариеттой.

«Черт побери! — сказал про себя Рискара. — Будущий наш архиепископ, очевидно, нисколько не стесняется. Надо довести об этом до сведения герцогини, — то-то она обрадуется!»

Рискара поехал вслед за Фабрицио и без труда узнал, где он живет; на следующее утро Фабрицио получил по почте письмо, изготовленное в Генуе, — оно показалось ему несколько коротким, но не вызвало никаких подозрений. Мысль увидеться с герцогиней и графом привела его в восторг, и невзирая на все уговоры Лодовико, он нанял на почтовой станции лошадь и помчался галопом. Ему и в голову не приходило, что за ним на некотором расстоянии едет кавалер Рискара, который, прибыв на ближайшую к Кастельнуово станцию, в шести лье от Пармы, с удовольствием увидел большую толпу перед тюрьмой: туда только что привели нашего героя, так как на почтовой станции, где он менял лошадь, его опознали два отборных сбира, посланные графом Дзурла.

Маленькие глазки Рискара загорелись; он с примерным усердием разведал все, что произошло в этом селении, и отправил гонца к маркизе Раверси. Затем пустился рыскать по улицам, как будто желал осмотреть весьма любопытную местную церковь и разыскать картину Пармиджанино [93] Пармиджанино, настоящее его имя Франческо Маццуола (1504–1540) — итальянский художник, работавший в Парме. , якобы находившуюся где-то здесь, и встретил, наконец, подеста, поспешившего изъявить свое почтение государственному советнику. Рискара выразил удивление, что подеста, которому посчастливилось поймать заговорщика, не отправил его немедленно в Пармскую крепость.

— Можно опасаться, — добавил Рискара холодным тоном, — что жандармам придется столкнуться с целой шайкой его друзей: они позавчера искали этого злодея, чтобы помочь ему пробраться через владения его высочества, — мятежников было человек двенадцать — пятнадцать, и все верхами.

— Intelligenti pauca! [94] Умный человек понимает с полуслова ( лат. ). — воскликнул подеста с лукавым видом.

Через два часа беднягу Фабрицио, закованного в ручные кандалы, посадили в седиолу, привязали к ней длинной цепью и отправили в Пармскую крепость под конвоем восьми жандармов. Конвоирам приказано было захватить с собою всех жандармов, размещенных в деревнях, через которые должен был следовать весь этот караван; сам подеста сопровождал столь важного преступника.

К семи часам вечера седиола, эскортируемая всеми пармскими мальчишками и тридцатью жандармами, пересекла красивый бульвар, проехала мимо особняка, где несколько месяцев назад жила Фауста, и, наконец, достигла внешних ворот крепости как раз в ту минуту, когда из нее выезжал генерал Фабио Конти с дочерью. Карета коменданта остановилась у подъемного моста, чтобы пропустить седиолу, к которой был привязан Фабрицио. Генерал крикнул, чтобы заперли крепостные ворота, и, выйдя из кареты, поспешил в канцелярию спросить, кого привезли; он изрядно был удивлен, узнав арестанта, привязанного к седиоле и совсем одеревеневшего от пут за долгую дорогу: четыре жандарма сняли его и на руках внесли в тюремную канцелярию.

«Итак, знаменитый Фабрицио дель Донго в моей власти, — подумал тщеславный комендант, — тот самый Фабрицио дель Донго, которым целый год, можно сказать, только и занято было высшее общество Пармы!»

Генерал раз двадцать встречался с Фабрицио при дворе, в гостиной герцогини и в других домах, но теперь, разумеется, и виду не показал, что знаком с ним: он боялся скомпрометировать себя.

— Составьте обстоятельный протокол, — крикнул он тюремному писарю, — о передаче мне этого заключенного многоуважаемым подеста селения Кастельнуово.

Писарь Барбоне — личность устрашающая, бородатая и воинственная — принял еще более важный вид: ни дать ни взять немецкий тюремщик. Считая, что главным образом по вине герцогини Сансеверина его начальник не стал военным министром, он проявил в обращении с арестантом еще больше наглости, чем обычно, и говорил ему voi [95] Voi — вы. По-итальянски вежливой формой обращения служит форма третьего лица. , что допускается в Италии только в разговоре со слугами.

— Я — прелат святой римской церкви и главный викарий вашей епархии, — с твердостью сказал ему Фабрицио. — Да и одно уж мое имя обязывает вас обращаться со мной почтительно.

— Ничего не знаю! — дерзко возразил писарь. — Предъявите документы и грамоты, подтверждающие ваше право на столь высокие титулы.

У Фабрицио не было документов, и он промолчал. Генерал Конти, стоя возле писаря, смотрел, как тот составляет протокол, и не поднимал глаз на арестанта, желая уклониться от необходимости подтвердить, что это действительно Фабрицио дель Донго.

Клелия Конти, поджидавшая отца в карете, услышала вдруг страшный шум в кордегардии. Писарь Барбоне, составляя наглое и весьма подробное описание внешности арестанта, приказал ему расстегнуть платье, намереваясь установить наличие и состояние шрамов от ран, полученных им в поединке с Джилетти.

— Я не могу выполнить ваши приказания, господин писарь, — ответил Фабрицио с горькой усмешкой, — кандалы мешают.

— Как?! — с простодушным видом воскликнул генерал. — Арестованный все еще в кандалах? Внутри крепости? Это против устава, — для этого нужно особое постановление. Снимите с него кандалы.