Вилли Бредель - Отцы

Проводив мужа и сыновей, фрау Хардекопф могла бы еще прилечь, но ей это и в голову не приходило. Мужчины работают, а она будет нежиться в постели? Ну, нет! Фрау Виттенбринк, ее соседка, та — любительница поваляться, спит до одури. Зато живущая на том же этаже Рюшер — бедная замученная кляча — поднимается раньше всех, разносит по квартирам свежие булочки и потом спешит в Северогерманский кредитный банк, где работает уборщицей. От этой необходимости она, Паулина Хардекопф, слава богу, избавлена, но в шесть утра, проводив мужчин, она принимается убирать, скрести, чистить горшки, мыть посуду, наводить блеск на медные кастрюли и тяжелую керосиновую лампу — богатейшая вещь! — которую старик Хардекопф и сын Людвиг украдкой сработали на верфях.

Да, у Паулины дел достаточно; она занята с раннего утра и до поздней ночи; ее день рассчитан по часам и минутам. Ровно в семь она будит своего младшего сына Фрица, худенького бледного парнишку, который ничего не унаследовал от крепкой, властной матери, он весь в отца: такой же кроткий, мечтательный, тихий. Послушанием и домовитостью Фриц напоминает девочку; мать, правда, хвалила его за примерное поведение, но такие тихони были не в ее вкусе. Ей нравились мальчики более озорные и своевольные, хотя она не решилась бы признаться в этом даже себе самой. Но когда она сталкивалась со своеволием, принимающим уродливые формы упрямства, если не того хуже, она действовала решительно, не щадя и собственной плоти и крови. Это мог подтвердить ее старший сын Эмиль. Он был удален из семьи и отдан в учение к деревенскому портному.

Бесконечно тянулся день для маленького Отто; грустно стоял он у тисков и зачищал заусенцы с чугунных болванок, вгонял заклепки в металлические диски и при этом так живо грезил порой о невозвратном прошлом, об играх в прятки и кошки-мышки, в лапту и пятнашки, что слезы выступали у него на глазах, и молоток вместо заклепки ударял по пальцам.

Его старший брат Людвиг, на редкость постоянный в своих привязанностях, тихий, флегматичный и робкий юноша, уже работал у токарного станка. Людвиг полностью примирился с тем, что весь его мир — это его рабочее место у машины. И хотя работа, требовавшая ловкости, давалась ему нелегко, он до такой степени уходил в нее, что она даже начинала ему нравиться. Вместе с братом они работали в механическом цехе, но, в противоположность Отто, который после гудка сразу же исчезал, словно надеялся раз и навсегда убежать от ненавистной работы, Людвиг обычно дожидался отца, позже них добиравшегося до проходной, так как литейный цех был расположен на отдаленном участке верфей. Неумытый, с закопченным лицом и грязными руками, перекинув через плечо пустую флягу для кофе, чуть сдвинув на левое ухо промасленную кепку, он, молодой рабочий, еще не закончивший ученичества, гордо шагал рядом со своим всеми уважаемым отцом.

Карл Брентен, хотя голова у него еще ужасно гудела и была тяжела, как чугун, вскочил утром быстрее обычного и стал одеваться. Фрида наблюдала за ним.

— Хоть немного поспал, Карл?

— Немного? — воскликнул он. — Отлично выспался. Замечательно!

Он мгновенно натянул брюки и застегнул подтяжки. Фрида не сомневалась, что он хорошо спал. Его громкий храп долго не давал ей уснуть.

— Вскипяти себе кофе, — сказала она. — Кофейник на плите.

Он мотнул головой.

— Не стоит. Незачем.

Фрида заметила в нем какое-то беспокойство, но не могла понять причины. Он сегодня не хочет опоздать, — подумала она и с чувством облегчения улыбнулась.

— Дай-ка сюда малютку, Карл!

Брентен бросился к бельевой корзине и вынул оттуда крохотное существо. Незнакомое чувство охватило его, когда он поднес ребенка жене. Из конверта высовывалось только маленькое личико с темно-карими глазами и крохотным носиком; тельце, казалось, было помещено в белый кокон. Фрида приложила ребенка к груди, и маленький рот, жадно чмокая, стал искать сосок, но не нашел его; матери пришлось прийти на помощь. Все это было так удивительно. Брентен подумал: не попросить ли прощения у жены? Но у него ничего не получилось: слова не шли с языка. Некоторое время Карл молча разглядывал мать и дитя, словно какое-то необъяснимое чудо, потом опять с испугом вспомнил о теще. Он знал, что фрау Хардекопф имеет обыкновение подниматься рано и каждую минуту может явиться сюда. «Надо удирать и как можно скорей!» Брентен был уже у порога, но вдруг вернулся, протянул жене руку и с трудом выдавил из себя:

— До свиданья, Фрида!

Она подала ему мягкую белую руку и ответила:

— До свиданья, Карл!

Он был счастлив. Еще никогда они не прощались за руку, когда он уходил по утрам на работу. Да, это примирение. Она его простила. Все хорошо, все устроилось. И он, красный как кумач, выскочил за дверь, сбежал с лестницы и вздохнул свободно только на улице, когда миновала опасность встречи с тещей.

«Два дня прогулял. Как посмотрит на это Шапер? Какие причины привести в свое оправдание?» — размышлял Брентен. Боже мой, что за тупая, невыносимая боль в голове, и как ломит все тело — точно он камни таскал. Надо надеяться, что эту ночь ему не придется спать, скрючившись на коротенькой кушетке. Сейчас надо наверстывать, черт возьми! Наверстывать два пропущенных дня, но он справится. Не впервой ему прогуливать. Но именно потому, что не впервой, у него кошки скребут на сердце. Если на то пошло… Шапер ведь и сам не прочь покутить денек-другой. А Карл мог смело утверждать, что он мастер своего дела, его специальность — самые дорогие, требующие большого искусства сигары «Гамбургской ручной свертки», марка «Кайзеркроне», суматровый оберточный лист, сигара пряная и крепкая, с большой примесью бразильской крошки. Шаперу нет смысла выгонять его, а он-то, он все наверстает и постарается к концу недели выгнать полную норму.

Фабрикант Шапер владел не только фабрикой сигар, но и рядом крупных табачных магазинов в Гамбурге, Бремене и Берлине. В Гамбурге на Германштрассе находился главный магазин, в том же доме на трех верхних этажах разместились производство сигар, сортировка и коробочное производство. Таким образом, Рихард Шапер сам был основным потребителем и розничным торговцем собственной продукции. Шаперские сигары пользовались доброй славой; их покупателями были исключительно состоятельные люди. В кругах гамбургской буржуазии Рихард Шапер занимал видное место; он входил в партию крупных землевладельцев и некогда являлся членом бюргершафта — гамбургского городского и земельного парламента. В последние годы, однако, он отошел от политики и посвятил себя исключительно радостям спорта. На ипподроме «Мельничная Поляна» он держал несколько лошадей. Но с наибольшей страстью Шапер отдавался парусному спорту. На своей яхте он завоевал несколько медалей и с честью вышел из последних больших состязаний на «Кильской неделе», получив там третью премию. Спортсмен, высокий и стройный, холеный и элегантный, он даже в зимние месяцы сохранял на лице загар. И все же никто не мог бы его упрекнуть в том, что он пренебрегает делами ради своей страсти к спорту. Напротив. Каждое утро ровно в семь, минута в минуту, когда начинался рабочий день на фабрике и открывали магазин, Шапер входил в свою контору, оставаясь там, как правило, до двенадцати. Покончив с корреспонденцией, обходил все цеха своего предприятия. В послеобеденные часы хозяина заменял первый управляющий, господин Раттиг, прозванный рабочими «гад».