Борис Никольский - Формула памяти

Товарищи! Берите пример с отважного воина!

Возле «Боевого листка», вывешенного в казарме, толпились солдаты и возбужденно переговаривались между собой.

— Во повезло Ветлуге — теперь ему отпуск дадут! Как пить дать домой поедет!

— Ну да, тебе бы так повезло, — ему, говорят, кожу пересаживать будут.

— Да ну?

— Точно. С твоей задницы срежут — ему пересадят.

— Брось трепаться — парень, можно сказать, геройский поступок совершил, а ты треплешься, зубы скалишь.

— Это который Ветлугин — из первого взвода, что ли?

— Ну да, длинный такой, тощий.

— Хохмач он. Мы нормы ГТО сдавали, так он с пятиметровой вышки прыгнуть в воду перетрухал. Не могу, говорит, и все, у меня, мол, с детства высотобоязнь — вроде болезни. Потом на трехметровую спустился, пару раз сиганул и еще смеется: я, говорит, можно считать, с шести метров прыгнул — еще на метр побольше вас!

— Выходит, с вышки прыгнуть боялся, а тут не сдрейфил…

— Это дело другое. На посту ведь.

— Тут, ребята, главное — сразу не растеряться… Вот я, к примеру…

— Про него, наверно, и в газете теперь напишут…

— А как же! Сегодня корреспондент уже приходил, спрашивал…

— Так, ребята, наш батальон, глядишь, на весь округ прославится!

— А что, пусть знают, какие люди в Третьем гвардейском служат!

…Не так уж часто чрезвычайные происшествия врываются в размеренную армейскую жизнь, и оттого ночное событие будоражило сейчас воображение солдат — в конце концов, каждый из них мог оказаться на месте Ветлугина и тоже, ясное дело, не подкачал бы — все они теперь ощущали себя словно бы причастными к тому, что произошло на пятом посту сегодня ночью…

Днем в санчасти, в небольшой палате, где лежал Ветлугин, появился секретарь комитета комсомола полка лейтенант Тецоев. Вслед за ним вошел незнакомый Ветлугину офицер. И хотя из-под небрежно накинутого и наполовину сползшего с плеча халата на погоне гостя выглядывала танковая эмблема, все в нем: и походка вразвалку, и манера здороваться, и даже выражение лица, лишенное той твердости, уверенности, которые бывают присущи строевым командирам, — выдавало в нем человека, не привыкшего иметь дело с подчиненными.

— Ну, герой, как дела? — бодро спросил Тецоев. — Медицина еще не совсем замучила? Еще живой?

— Живой, — улыбнулся Ветлугин.

Его забинтованные руки лежали поверх одеяла, на лбу и щеках блестели следы мази, опаленные брови придавали его лицу непривычное — словно бы растерянное, удивленное — выражение, но улыбка была естественной, свободной.

— А тобой уже пресса интересуется. Знакомьтесь — корреспондент окружной газеты старший лейтенант Федоровский.

Корреспондент кивнул, улыбнулся Ветлугину. Он присел на табуретку, а Тецоев пристроился на соседней пустой койке.

— Вы извините, что я вас тревожу… — начал было корреспондент, но его тут же перебил Тецоев:

— Да он же совсем здоровый человек! Его хоть опять на пост можно! Еще десять пожаров потушит!

— Ну хорошо, тогда давайте попробуем начать с самого начала…

В общем-то, в планы старшего лейтенанта Федоровского не входило писать очерк о Ветлугине, в полк он приехал два дня назад совсем с иным заданием — в редакции от него ждали зарисовку о социалистическом соревновании между ротами, и зарисовка эта была у него уже почти готова, но вот теперь новый материал сам шел ему в руки — грех было бы от него отказываться. Тем более что мечта положить на стол редактора когда-нибудь н а с т о я щ и й очерк о человеке, о характере постоянно владела Федоровским; он был убежден, что до сих пор ему не удавалось это лишь оттого, что не везло, что не подворачивалось счастливого случая, не попадалось достойного человека. И вот теперь перед ним лежал этот парень с забинтованными руками, и Федоровский уже чувствовал тот рабочий азарт, то волнение, которое охватывает человека любой профессии в предощущении удачи.

— Начнем с самого начала… Откуда вы призывались? До армии учились, работали?

— Учился, — сказал Ветлугин. — Десять классов кончил, работал немного…

— Кем?

— Да так… — неопределенно отозвался Ветлугин. Вовсе не хотелось ему признаваться, что только собирался он поступить на работу после того, как не прошел в институт, да все откладывал со дня на день. Мать сердилась, ругала его, а при людях говорила: «Пусть отдохнет после экзаменов. Все равно скоро в армию, там еще намается…»

— В институт, наверно, сдавали? — угадал корреспондент.

— Точно. В электротехнический.

— Ну и что же помешало?

— Лень собственная, — усмехнулся Ветлугин. — Что же еще.

— Самокритичное признание! — засмеялся корреспондент и что-то записал у себя в блокноте.

— Мы вместе с дружком моим, с Володькой Карнауховым, готовились к экзаменам в институт, — весело сказал Ветлугин. — Все казалось, времени впереди — навалом. Мы даже точный план-график составили — подсчитали: получалось, надо повторить примерно две с половиной тысячи страниц. Поделили на пятьдесят дней — ничего, вроде бы терпимо. На радостях пошли в городской парк, купаться. На другой день две с половиной тысячи поделили на сорок девять — как будто и не заметна разница, жить можно! Так и пошло… И все-таки хорошие были денечки, есть о чем вспомнить! — неожиданно добавил Ветлугин.

— Он у нас шутник! Второй Василий Теркин, — сказал Тецоев.

— Ну, теперь как — не жалеете, что не поступили? — спросил корреспондент.

— А чего жалеть? После армии умнее буду.

— Значит, армия на пользу идет?

— Идет…

— Сначала-то, наверно, трудновато приходилось?

— По-всякому, — уклончиво сказал Ветлугин.

— И нарушения небось были? Доставалось от командиров?

— Всякое, говорю, было…

— Да ты подробней, подробней рассказывай, не стесняйся, — вмешался в разговор Тецоев. — Он, товарищ корреспондент, когда захочет, знаете какой разговорчивый — не остановишь!

Тецоев и сам не раз пытался писать в газету, он уже усвоил, что деталь, подробность, конкретное событие особенно ценятся в редакции, и теперь всячески старался помочь корреспонденту. Тецоев легко воодушевлялся и сейчас был в приподнятом состоянии духа, в радостном возбуждении оттого, что именно их солдат совершил героический поступок. Вообще, жажда героического, необычного, жажда подвига постоянно и неотступно жила в душе Тецоева. Ему чудилось, что вокруг то и дело совершаются романтические, необычные события — и только их военный городок происшествия, требующие смелости, решимости, мужества, обходят стороной. Вот и сегодня другие офицеры полка с утра уже обсуждали и возможные причины пожара, и возможные его последствия — кому может влететь за халатность, а кого могут поощрить за оперативность, за своевременные умелые действия; интересовались, как отнесся к этому событию батя, командир полка, и кто назначен вести расследование. Тецоев же в ночном происшествии видел лишь одну — героическую сторону.