Геннадий Толмачев - Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук [Повести, юмористические рассказы, фельетоны]

— Где мина? Какая мина? — А сам смотрит на меня. И по глазам вижу, что он начинает мне верить. — А ты не шутишь. Гулькин?

Ну не дубина ли, наш комендант? Тут, можно сказать, вот-вот шандарахнет, а он про шутки какие-то. Я рассердился:

— Пошел к черту! Объявляй тревогу!

И тут мы в два голоса закричали:

— Тревога! Тревога! Всем выйти из здания!

Что тут поднялось! В пять минут здание опустело. Выволокли даже два сейфа с годовыми отчетами. Буфетчица, так та умудрилась унести ящик водки, которая в продаже не значилась.

Я приказал всем уйти на сто метров от здания и укрыться за забором. Оглашая улицы жутким воем, подкатили пожарные машины. Следом за ними саперная с солдатами. Я кратко доложил обстановку.

— Чемодан — вон тот черный — под конструкторским бюро. В чемодане мина. А может, бомба, я не разобрал.

Пожарники и саперы стали совещаться. И вдруг в этот самый момент из будочки, которая стояла в углу двора и на которой большими буквами было написано «туалет», выскочил паренек. Он бросился прямо к зданию.

— Куда?! Куда прешь?! — закричал я. — В укрытие! Бегом!

Паренек растерянно огляделся, потоптался на месте, потом вдруг схватил черный чемоданчик и что есть духу бросился в нашу сторону.

— Да ведь это наш Петька — сантехник, — сказал кто-то…

…До сих пор чуть не каждую ночь снится мне комендант-матерщинник.

В такую ночь, последнюю ночь старого года, не удивляются. Не удивились и этому — благообразному старичонке в дубленом полушубке, борода, как лопата, и с острыми глазками.

— Дед Мороз пришел! — захлопала в ладоши Лена Мокрецова.

Старичонка разом развеял иллюзии:

— И никакой я не Дед Мороз. Я из Совета пенсионеров.

— Все равно, милости просим!

— А я и спрашиваться особливо не буду, — скрипучим, как шаги на морозе, голосом объявил пришелец. — Я по поручению Совета.

Петя Дьякин, Боря Липов, Алла Мусягина, словом, весь ведущий отдел проектного института отобразил на лицах живейший интерес. А старик без суеты освободился от полушубка и, приглаженный, парадный, скромно сел на самый краешек дивана. Рядом поставил пузатый портфель.

— Я тихо, смирно посижу. А пластиночку иностранную, между прочим, прошу снять.

— Шутите, дедушка, — не поверил Петя Дьякин.

— И не думаю. Хоть и могу, но сейчас я при исполнении.

— Да что это за праздник без музыки?

Дед выдержал солидную паузу, обозрев напряженные лица, и с наслаждением объявил:

— Наш Совет и лично товарищ управдом предусмотрели это. Пожалуйте. — Он обеими руками нырнул в портфель и извлек пачку пластинок. Спокойно осведомился: — Разрешите, сам буду крутить!

Мелкими упругими шагами дед подкатил к радиоле, прибавил громкость и набросил на язычок свою пластинку. Мужественный голос с удовольствием запел:

Дед умиротворенно закрыл глаза. Институтская братия кисло улыбалась. Вдруг гость спохватился и достал из кармана клочок бумаги.

— Чуть не забыл, простите великодушно! — засуетился он. — Будем танцевать сегодня вальсы, водить хороводы, а вот всякие бяки-вуги не рекомендую. Начнем с вальса. Пра-а-шу! — И столько властности прозвучало в этом «пра-шу», что парни и девушки с готовностью сцепились парами и заскоблили по полу ногами. Не хватило пары одной Лене Мокрецовой, и дед расположился рядом.

— Это чей ухажер? — спросил он и бородой нацелился на Борю Липова. — Твой?! А почему он с белобрысой танцует, а не с тобой?.. Послушай, а не сын ли это Липова? Да что ты, мать честная? — оживился старик. — Какой статный парень! А в детстве-то, помню, ноги нараскоряку, весь в цыпках. А глаз-то, девушка, у него выправился? Мы все не могли понять, то ли бельмо, то ли еще чертовщина какая.

— Это у Бориса? — испуганно спросила Лена, косясь на ухажера.

— У него самого. Борька, ты что, сорванец, деда Порфирия и признавать не хочешь?!

— Здравствуйте, дедушка Порфирий, — угрюмо процедил Липов.

— Здравствуй, здравствуй… Ну что, от цыпок-то избавился? Покажи-ка свои голяшки.

— Дедушка Порфирий…

— Ну ладно, ладно. Это я шутейно. Я просто этим хочу сказать, что и я шутить мастер.

Одна пластинка сменяла другую. Честно сказать, кое-какие представляли прямо историческую ценность и соглашались издавать приличные звуки лишь тогда, когда дед усердно и очень ловко подгонял пластинку пальцем. Один из певцов стал повествовать про бродягу, которому крупно не повезло в жизни. Дед печально ссутулился. Он уперся своей бородой в грудь и поштучно три — пять слезинок спровадил на лацкан пиджака. Потом он вскинул голову.

— Танго. Разрешаю танцевать танго. Танцуйте, мать честная!

Но никто не внял этому призыву. Как на танцевальной площадке, все выстроились у стен и безразличными, отсутствующими глазами смотрели под ноги.

— Братцы, — робко воззвал Петя Дьякин. — Ведь этак старая перечница нам весь праздник испортит. Давайте хоть выпьем. Подумать только: Новый год шагает по Сибири.

— Долой тоску! Выпьем! Ура! Эх раз, еще раз…

За вспыхнувшим шумом сначала и не расслышали голоса деда Порфирия. Лишь когда старик шлепнул ладонью по столу, все угомонились.

— Кому сказал — тихо! — Он грозно повел глазами. — Не советую и еще раз не советую принимать спиртные напитки. Все слышали?

За столом зазвенела тишина. Всхрапнули и одиннадцать раз ударили часы, оповестили мир, что Новый год начал властвовать в Новосибирске.

— Хлопцы, а он не тово? — Петя многозначительно покрутил пальцем у виска.

— Я те дам тово! — прикрикнул дед. — Мне Совет пенсионеров и лично товарищ управдом…

— А я выпью и будь что будет! — голосом обреченного проговорил Боря и дрожащей рукой потянулся за бокалом.

— Стой! — приказал дед Порфирий. — Предупреждаю, делайте что хотите, а согласно инструкции в час ночи мы уедем на машине.

— По домам?! Тогда пейте, хлопцы!

— Нет, не по домам, — старик протестующе поднял руку. — Сначала поедем на медицинскую экспертизу, а потом, естественно, в вытрезвитель. Совет пенсионеров и лично товарищ управдом забронировали целую палату. А завтра кое-кому объявим принудительное лечение.

Вдруг Дьякин, предварительно щелкнув себя по лбу, штопором взвился над стулом.

— Братцы! — вскричал он. — Я знаю, что делать! Давайте шугнем отсюда этого старика.

— Правильно! Долой старика! — прокричал Липов, ничуть не заботясь, что дед Порфирий стоит рядом. Тут все умолкли, прикидывая, как лучше привести приговор в исполнение. А старик стоял, не трогаясь с места, и сокрушенно покачивал головой. Наконец сказал:

— Эх, молодо-зелено! — Он нарочито медленно достал из кармана милицейский свисток, подошел к окну и, издав трель на всю улицу, прошумел: