Джордж Оруэлл - Славно, славно мы резвились

Образцы хорошей прозы можно встретить и в последнем по времени томе Пингвиновской библиотеки. «Путешествие в Индию» – отнюдь не безупречный роман про эту страну, но явно лучший из тех, что ему предшествовали, да, наверное, и из тех, что могут за ним последовать, ибо лишь благодаря какому-то невероятному стечению обстоятельств человека, способного написать хоть сколько-нибудь приличный роман, можно заставить пробыть в Индии достаточно долго, чтобы проникнуться ее атмосферой.

Я был слишком молод для того, чтобы участвовать в Первой мировой войне, так что мои соображения на сей счет никакой ценности не имеют, но «Смерть героя» всегда казалась мне лучшей из английских книг о войне, по крайней мере, в жанре романа. Кажется, советское правительство придерживалось той же точки зрения, давая разрешение на публикацию этого романа в русском переводе. О жизненной силе книги свидетельствует то, что реалистические описания батальных сцен не слишком резко контрастируют с нелепыми бурлесками первой части.

Роман «Джунгли» хорош, если вы цените в литературе факты – а в том, что эти факты достоверны, можно быть уверенным хотя бы потому, что на Эптона Синклера никто еще не подал в суд за клевету.

Напротив, «Вольные хлеба», как и все остальные книги Монтегю, утомительны и пусты. Это один из тех «очаровательно остроумных» писателей, у которых, как у шипучки, нет вкуса, зато много пузырьков.

«Спичку» я цитировать не буду, приведу только вынесенные на суперобложку строки из письма, адресованного автору покойным профессором Сейнтсбери: «Позвольте поздравить вас с публикацией «Спички». Давно я уже не получал такого удовольствия от чтения». Курсив мой. Прошу обратить внимание на то, что Сейнтсбери был, наверное, едва ли не самым читаемым в Европе автором. Таким образом у вас появляется возможность увидеть, что происходит с профессорами литературы, когда они столь легкомысленно высказываются о современных книгах.

«Нью инглиш уикли», 24 сентября 1936 г.

Джон Голсуорси был выпускником Хэрроу [81] Хэрроу – одна из старейших и наиболее престижных британских частных школ. со слишком тонкой кожей, и к концу жизни она сошла и сменилась новой. Вообще-то, дело это вполне заурядное, но в данном случае представляющее интерес из-за того, что сумрачные видения, посещавшие Голсуорси в ранние годы жизни, придают его книгам бесспорную мощь.

«Впечатления и рассуждения» – это собрание лаконичных заметок и писем в газеты, посвященных в основном таким предметам, как содержание певчих птиц в клетках и езда на клячах. Никому и в голову не придет, что их автором может быть человек, писавший некогда книги, считавшиеся опасными и подрывными и которые на самом-то деле были болезненно пессимистичны. Поздняя проза Голсуорси – это по преимуществу товар второсортный, но в иных из его ранних пьес и романов («Собственник», «Сельская усадьба», «Справедливость», «Братство», некоторых других) есть хотя бы известная пряность, атмосфера – довольно нездоровая атмосфера всеобщей растерянности и преувеличенной тоски на фоне сельских пейзажей и ужинов в Мэйфере [82] Мэйфер – аристократический район в центре Лондона. . Картина, которую он пытался написать, – это изображение невыразимо жестокого мира, где правят деньги, – мира, в котором тупоумные, набивающие себе брюхо сквайры, адвокаты, епископы, судьи и биржевики in saecula saeculorum [83] Вечно, во веки веков ( лат .). сидят на шее у сверхчувствительных обитателей трущоб, слуг, иностранцев, падших женщин и художников. Не точто бы это была такая уж ложная картина эдвардианской эпохи, когда английский капитализм все еще казался несокрушимым. Но потом что-то вдруг случилось; приватная размолвка Голсуорси с обществом (в чем бы она ни заключалась) подошла к концу, а может, дело было просто в том, что угнетаемые классы начали казаться не столь уж угнетенными. После чего стало очевидно, что в сколько-нибудь существенном смысле он ничуть не отличался от тех людей, разоблачение которых сделало ему имя.

В письмах и заметках, собранных в этой книге, автор предстает образцовым членом Лиги Дураков, не усматривающим в нынешнем обществе решительно ничего дурного, кроме перенаселенности и жестокого обращения с животными. Предлагаемое им решение экономических проблем – эмиграция: избавьтесь от безработных – и вы избавитесь от безработицы; при виде страдающих лошадок он впадает в неистовство, но ему явно не так жаль шахтеров; он цитирует Адама Линдсей Гордона [84] Адам Линдсей Гордон (1833–1870) – австралийский поэт и политический деятель. – «жизнь – это главным образом пена и пузыри» – и заявляет, что это его «философский и религиозный девиз». Любопытно, кстати, отметить, что, судя по всему, ему очень хотелось бы отмахнуться от революционного подтекста своих ранних пьес.

Вероятно, многие из тех, кому эта книга случайно попадется на глаза и кто, листая ее, наткнется на выписку из Адама Линсея Гордона, с возмущением отбросит ее в сторону, благодаря Господа за то, что они принадлежат послевоенному послеэлиотовскому поколению. Но мало этого. Голсуорси был плохим писателем, хотя какой-то внутренний недуг, обострив чувства, едва не сделал его писателем хорошим; но потом недуг прошел, и он вернулся к своему прежнему состоянию. Имеет смысл остановиться и задуматься, в какой конкретно форме то же самое происходит с самим собой.

«Нью стейтсмен энд нейшн», 12 марта 1938 г.

Если не зря говорят, что мертвые переворачиваются в могилах, то у Шекспира, должно быть, возникает немало поводов проделывать эти упражнения. Несомненно, постановка «Бури» в театре «Олд Вик» в очередной раз грубо нарушила его покой, хотя изобретательность, с какой продюсеры выбрали именно этот момент, вызывает восхищение.

Почему так получается, что Шекспира почти всегда играют так, что люди, которым он не безразличен, испытывают чувство неловкости? По-настоящему виноваты в этом не актеры, а публика. Его пьесы приходится играть перед зрителями, которые в большинстве своем не знают английского языка елизаветинской эпохи и потому не понимают ничего, кроме самых простых реплик. Наиболее известные из трагедий Шекспира, где в любом случае льется кровь и происходят убийства, довольно часто имеют успех, но комедии и лучшие из исторических хроник («Генрих Четвертый» и «Генрих Пятый»), в особенности их прозаические фрагменты, – дело безнадежное, потому что девять десятых зрительного зала пьесы не читали, и можно быть вполне уверенным, что соль шутки до них не дошла, если только за ней не последовал пинок в зад. Все, на что в такой ситуации актеры способны, так это проговаривать свои реплики с максимальной скоростью и как можно больше сопровождать их грубыми шутками, ибо они прекрасно понимают, что если публику что и способно рассмешить, так это хохма, а не подлинный шекспировский текст.