Мазуччо Гуардати - Новеллино

Роль Неаполя в культурной жизни Италии двойственная. С одной стороны, это было провинциальное захолустье, экономически отсталый юг. Не только большая политика, но и большая культура делались в центре и на Севере в Риме, Флоренции, Милане, Венеции, даже в маленьких Болонье, Ферраре, Сиене. Там культурная и художественная жизнь била ключом. Показательно, что на юге так и не сложилась своя художественная школа и оттуда родом был лишь один замечательный художник, Антонелло да Мессина (ок. 1430–1479), но он стал ярким представителем не неаполитанской и не сицилийской, а венецианской живописи. С другой же стороны, Неаполь был давним хранителем высоких традиций куртуазной культуры, вот почему столь плодотворным оказалось пребывание здесь, при дворе короля Роберта (1275–1343), поклонника наук и искусств, и королевы Джоанны, любительницы развлечений и фривольных забав, юного Боккаччо. Здесь» он нашел предмет своего любовного недуга — молодую и прекрасную Марию д’Аквино, здесь он, под влиянием королевского библиотекаря Паоло Перуджино, проникся любовью к античной культуре (напомним, что в Неаполе похоронен Вергилий и его могила издавна была местом всеобщего поклонения), здесь Боккаччо не просто сделал первые пробы пера, а и создал свои ранние, но уже значительные произведения. Не будем также забывать, что юг во второй половине XIII столетия дал итальянской литературе сицилийскую поэтическую школу, столь сильно повлиявшую на Данте и его окружение.

В Неаполе всегда было много пришлого народа, и многоязыкий говор характерен для звуков неаполитанской улицы. На юге Италии побывали и оставили свой след греки, затем византийцы, норманны, арабы, французы (анжуйцы), наконец, испанцы. С приходом последних обозначился определенный культурный сдвиг. Он связан как вообще с испанцами, так и прежде всего с личностью короля Альфонса V Арагонского, ставшего Альфонсом I Неаполитанским.

Давние куртуазные традиции нашли подкрепление в рыцарских увлечениях, принесенных пришельцами. С ними воцарилась в Неаполе любовь ко всему пышному, красочному, возвышенному, театрализованному.

В свите Альфонса пришли в Неаполь не только военачальники и политики, но и два выдающихся писателя-гуманиста — Лоренцо Валла (1407–1457) и Антонио Беккаделли по прозванию Панормита (1394–1471). Вскоре сюда потянулись другие гуманисты — прежде всего Джанноццо Манетти (1396–1459), флорентийский купец, дипломат и выдающийся переводчик. Переселился в Неаполь Бартоломео Фацио из Специи и известный ученый Джуниано Майо, но больше было кратковременных визитеров — от грека Константина Ласкариса до флорентийского тирана Лоренцо Великолепного.

Альфонс любил музыку и поэзию, книги и античную культуру, приглашал к себе нидерландских живописцев, оставивших в Неаполе заметный след, привечал ученых, заботился о старой королевской библиотеке, которая при нем заметно обогатилась, покровительствовал университету и вообще собирал вокруг себя поэтов. В Неаполе ко второй половине столетия сложилась значительная школа латинских поэтов, выдвинувшая таких замечательных мастеров, как Джованни Джовиано Понтано (1422 или 1426–1503) и Якопо Саннадзаро (1455–1530), а также поэтов-петраркистов (Тебальдео, Серафино делль’Аквила, Каритео и др.). И на тех и на других заметное влияние оказала древнегреческая эротическая лирика и чувственная лирика Катулла. Вообще любовная тематика в ее нередко весьма рискованном преломлении имела большое распространение и в придворном обиходе Неаполя, и в его литературе.

Но литература эта вовсе не была оторвана от жизни; напротив, политика занимала в ней внушительное место. Задолго до Макиавелли здесь были созданы трактаты о государе (Понтано), о правлении государей (Пьер-Джакомо Дженнаро), о величии государей (Джуниано Майо), об обязанностях государей (Диомеде Карафа) и т. д. Это очень понятно: молодая династия искала надежного обоснования своей власти, отличающей ее от многочисленных итальянских тираний того столетия. Эти трактаты должны были королевскую власть обосновать, возвеличить, но и — регламентировать. Через все десятилетия правления арагонцев (с 1442 по 1504 г.) проходит их упорная борьба с папством (поэтому антицерковные настроения и мотивы в литературе всячески приветствовались), а также с народными массами и местными баронами. Впрочем, особую остроту эта борьба приобретает лишь при сыне Альфонса короле Фердинанде I (Фернандо, Ферранте), правившем с 1458 по 1494 г. Сразу же по его восшествии на престол начинается полоса крестьянских восстаний (1459–1461), им на смену приходят заговоры феодалов (1465, 1486), с которыми Ферранте жестоко расправляется.

Король Ферранте и сын его Альфонс (во времена Мазуччо — герцог Калабрийский) не снискали расположения современников. Нелицеприятную их оценку дал замечательный французский мемуарист Филипп де Коммин (ок. 1447–1511), прекрасно разбиравшийся в итальянских делах. Он свидетельствует: «Оба они учинили насилие над многими женщинами. К церкви они не испытывали никакого почтения и не повиновались ее установлениям… Сын никогда не соблюдал поста и даже вида не делал. Они оба многие годы прожили без исповеди и причастия… Так что хуже, чем они, и жить невозможно» [4] Филипп де Коммин . Мемуары. М., 1986. С. 295. . Добавим к этому, что оба короля не интересовались науками и литературой, не покровительствовали художникам и ученым. Правда, при их правлении культурная жизнь продолжалась. Возникло книгопечатание, развивалась переводческая деятельность (отметим, например, переводы басен Эзопа, сделанные Франческо дель Туппо, и написанную им «Жизнь греческого баснописца»), создавал свои произведения Понтано (на него было возложено воспитание сына Ферранте герцога Калабрийского), ставил при дворе свои «кавайольские фарсы» Пьетро-Антонио Караччоло. Но происходило это, видимо, лишь потому, что основатель династии дал культурному развитию очень сильный импульс.

Смещались и культурные центры. Основным был уже не королевский двор, а «Академия», которую основал в Неаполе, еще при Альфонсе Великодушном, Антонио Беккаделли, а затем ею руководил Понтано. Не менее притягательным был маленький двор герцога Калабрийского, где задавала тон его жена Ипполита-Мария Сфорца — красивая, умная, образованная, не чуждая литературных интересов, любившая писателей и сама в часы досуга бравшаяся за перо.

Мазуччо испытал культурное воздействие этого милого двора. Не менее значительным было для него общение с Беккаделли и Понтано. Первый бесспорно заинтересовал автора «Новеллино» своим скандальным «Гермафродитом» (вот откуда у Мазуччо виртуозное мастерство эротических иносказаний). Повлиял на него и второй — стилистической уравновешенностью и раскованностью своих произведений, мыслями о том, что человек — это игрушка в руках безжалостной Фортуны, живыми зарисовками местного быта (которые мы находим в диалогах Понтано «Харон», «Осел» и др.). Оба они были друзьями новеллиста, им посвятил он по новелле в своей книге.