Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 35. Тысяча и один призрак. Замок Эпштейнов (сборник)

„Да, в качестве секретаря. Когда они приедут в Вандею, ваш отец даст Марсо честное слово, что он не будет служить в войсках против Франции, и ночью перейдет в лагерь вандейцев. Из Вандеи он отправится в Бретань, затем в Англию. Как только он устроится в Лондоне, он уведомит вас, я достану вам паспорт и вы отправитесь к нему в Лондон“.

„Завтра! — воскликнула Соланж. — Завтра мой отец уедет!“

„Но вам нельзя терять времени“.

„Ведь отец не знает об этом“.

„Предупредите его“.

„Сегодня вечером?“

„Да, сегодня вечером“.

„Но как это сделать теперь, в такой час?“

„У вас гражданская карточка, и вот моя рука“.

„Да, правда. Моя карточка!“

Я вручил ей карточку. Она положила ее за корсаж.

„Теперь вашу руку“.

Я подал ей руку, и мы отправились.

Мы дошли до площади Таран, то есть до того места, где я встретил ее накануне.

„Подождите меня здесь“, — сказала она.

Я поклонился и стал ждать.

Она исчезла за углом старинного особняка Матиньон.

Через четверть часа она вернулась.

„Пойдемте, отец хочет повидаться с вами и поблагодарить вас“.

Она снова взяла меня под руку и привела на улицу Сен-Гийом, напротив особняка Мортемар.

Подойдя к одному дому, она вынула из кармана ключ, открыла маленькую боковую дверь, взяла меня за руку, провела на третий этаж и постучала особым образом.

Дверь открыл человек лет сорока восьми или пятидесяти. Он был одет как рабочий и, по-видимому, занимался переплетным ремеслом.

Но первые же сказанные им слова, первые же обращенные ко мне изъявления признательности выдавали в нем знатного дворянина.

„Сударь, — сказал он, — Провидение послало нам вас, и я принимаю вас как посла Провидения. Правда ли, что вы можете меня спасти, а главное, правда ли, что вы хотите меня спасти?“

Я рассказал ему, что Марсо обещал взять его с собой в качестве секретаря и требует от него лишь одного обещания: не сражаться против Франции.

„Я охотно даю вам это обещание и повторю его Марсо“.

„Благодарю вас от его и моего имени“.

„Но когда уезжает Марсо?“

„Завтра“.

„Должен ли я отправиться к нему сегодня ночью?“

„Когда вам угодно: он будет вас ждать“.

Отец и дочь переглянулись.

„Я полагаю, отец, что было бы благоразумнее отправиться к нему сейчас“, — сказала Соланж.

„Хорошо. Но если меня остановят, у меня нет гражданской карточки“.

„Вот вам моя“.

„А вы?“

„О, меня знают“.

„Где живет Марсо?“

„На Университетской улице, номер сорок, у своей сестры, мадемуазель Дегравье-Марсо“.

„Вы пойдете со мной?“

„Я пойду за вами для того, чтобы, когда вы войдете в дом, отвести мадемуазель домой“.

„А как узнает Марсо, что я именно то лицо, о котором вы говорили?“

„Вы передадите ему эту трехцветную кокарду; это знак, по которому вас узнают“.

„Что могу я сделать для моего спасителя?“

„Вы предоставите мне спасти вашу дочь, как она вверила мне ваше спасение“.

„Идем“.

Он надел шляпу и потушил огонь.

Мы спустились при свете луны, светившей в окна лестницы.

У двери он взял под руку дочь, повернул направо и по улице Святых Отцов направился на Университетскую улицу. Я шел сзади в десяти шагах.

Мы дошли до дома номер сорок, никого не встретив. Я подошел к ним.

„Это хорошее предзнаменование, — сказал я. — Теперь вы хотите, чтобы я подождал или чтобы я пошел с вами?“

„Нет, не компрометируйте себя больше; ждите мою дочь здесь“.

Я поклонился.

„Еще раз благодарю вас, и до свидания, — сказал он, держа меня за руку. — Нет слов, чтобы выразить чувства, которые я испытываю к вам. Надеюсь, что Бог поможет мне когда-нибудь высказать вам всю мою признательность“.

Я ответил ему простым рукопожатием.

Он вошел. Соланж пошла с ним. Она также, прежде чем войти, пожала мне руку.

Через десять минут дверь открылась.

„Ну, как?“ — спросил я.

„Что же, — отвечала она, — ваш друг достоин вас: он так же деликатен, как вы. Он понимает, что я буду счастлива, если смогу остаться с отцом до самого отъезда. Его сестра устроит мне постель в своей комнате. Завтра в три часа пополудни мой отец будет вне всякой опасности. Завтра, в десять часов вечера, как и сегодня, если вы считаете, что стоит труда и беспокойства получить благодарность от дочери, которая вам обязана спасением отца, приходите к ней на улицу Феру“.

„О, конечно, я приду. Ваш отец ничего не поручил вам передать мне?“

„Он благодарит вас за вашу карточку, вот она, и просит вас прислать меня к нему как можно скорее“.

„Когда вам будет угодно, Соланж“, — ответил я с грустью.

„Надо будет еще узнать, куда я должна буду ехать к отцу, — сказала она. — О, вы еще не скоро отделаетесь от меня“.

Я взял ее руку и прижал к своему сердцу.

Но она подставила мне, как и накануне, лоб.

„До завтра“, — сказала она.

И прикоснувшись губами к ее лбу, я прижал к сердцу не только ее руку, но ее трепещущую грудь и бьющееся сердце.

Я шел домой, и на душе у меня было весело как никогда. Было ли то сознание доброго поступка, который я совершил, или я уже полюбил это очаровательное создание?

Не знаю, спал ли я или бодрствовал — во мне как бы пела вся гармония природы; я знаю, что ночь казалась мне бесконечной, день — неизмеримым; я знаю, что, торопя время, я вместе с тем хотел задержать его, чтобы не потерять ни минуты из тех дней, какие мне остается пережить.

На другой день в девять часов я был на улице Феру. В половине десятого появилась Соланж.

Она подошла ко мне и обняла меня.

„Спасен! — сказала она. — Мой отец спасен, и вам я обязана его спасением! О, как я люблю вас!“

Через две недели Соланж получила письмо: ей сообщали, что ее отец в Англии.

На другой день я принес ей паспорт.

Взяв его, Соланж залилась слезами.

„Значит, вы меня не любите?“ — сказала она.

„Я вас люблю больше жизни, — ответил я, — но я дал слово вашему отцу, и прежде всего я должен сдержать слово“.

„Тогда, — сказала она, — я не сдержу своего слова. — Если у тебя хватит духу отпустить меня, то я, Альбер, не в состоянии покинуть тебя!“

Увы! Она осталась.

Как и во время предыдущего перерыва, среди слушателей воцарилось молчание.

Оно было глубже, чем в первый раз, так как все чувствовали, что рассказ подходит к завершению, а г-н Ледрю предупредил, что, возможно, не в силах будет докончить его. Однако он почти тотчас же продолжил:

— Три месяца прошло с того вечера, когда зашла речь об отъезде Соланж, и с этого вечера между нами не произнесено было ни одного слова о разлуке.

Соланж пожелала найти для себя квартиру на улице Таран. Я нанял квартиру на имя Соланж; я не знал для нее другого имени, и она не знала для меня другого имени, кроме Альбер. Я поместил ее в качестве помощницы учительницы в одно женское учебное заведение, чтобы избавить от назойливости очень деятельной в то время революционной полиции.