Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 35. Тысяча и один призрак. Замок Эпштейнов (сборник)

"Да потому, что он мертво, — сказал я.

"Мертв! — повторил палач. — Мертв! Ах, черт! Это еще похуже; в таком случае надо спасаться, господин аббат, надо спасаться".

И он встал.

"Нет, ей-ей, — сказал он, — лучше я останусь, а то он еще встанет и погонится за мной. Вы, по крайней мере, святой человек, вы меня защитите".

"Друг мой, — сказал я палачу, пристально глядя на него, — тут что-то кроется. Вы только что спрашивали меня, зачем я пришел сюда в этот час. В свою очередь я вас спрошу: зачем вы пришли сюда?"

"А, Бог мой, господин аббат, все равно придется это вам сказать когда-нибудь на исповеди или иначе. Ладно! Я и так вам скажу. Но погодите…"

Он попятился.

"Что такое?"

"А тот, случаем, не шевелится?"

"Нет, успокойтесь, несчастный совершенно мертв".

"О, совершенно мертв… совершенно мертв… Все равно! Я все же скажу вам, зачем я пришел, и если я солгу, он уличит меня, вот и все".

"Говорите".

"Надо сказать, что этот нечестивец слышать не хотел об исповеди. Он лишь время от времени спрашивал: "Приехал ли аббат Муль?" Ему отвечали: "Нет еще". Он вздыхал, ему предлагали священника, он отвечал: "Нет! Аббата Муля… и никого другого"".

"Да, я это знаю".

"У подножия башни Гинет он остановился. "Посмотри-те-ка, — сказал он мне, — не пришел ли аббат Муль?""

"Нет", — ответил я ему. И мы пошли дальше.

Подойдя к лестнице, он опять остановился.

"Аббат Муль не пришел?" — спросил он.

"Да нет же, говорят вам". Нет ничего несноснее человека, который повторяет вам одно и то же.

"Тогда идем!" — сказал он.

Я надел ему веревку на шею, поставил его ноги на лестницу и сказал: "Полезай". Он полез, не заставляя себя слишком упрашивать, но, взобравшись на две трети лестницы, сказал:

"Слышите, я должен посмотреть, верно ли, что не приехал аббат Муль".

"Смотрите, — ответил я, — это не запрещено". Тогда он посмотрел в последний раз в толпу, но, не увидев вас, вздохнул. Я думал, что он уже готов и что остается только толкнуть его, но он заметил мое движение и сказал:

"Подожди!".

"А что еще?".

"Я хочу поцеловать образок Божьей Матери, который висит у меня на шее".

"Что же, — сказал я, — это очень хорошо; целуй". И я поднес образок к его губам.

"Что еще?" — спросил я.

"Я хочу, чтобы меня похоронили с этим образком".

"Гм-гм, — сказал я, — мне кажется, что все пожитки повешенного принадлежат палачу".

"Это меня не касается, я хочу, чтобы меня похоронили с этим образком".

"Я хочу! Я хочу! Еще что вздумаете!"

"Я хочу…"

Терпение мое лопнуло. Он был совершенно готов к казни, веревка была на шее, другой конец веревки был на крюке.

"Убирайся к черту!" — сказал я и толкнул его.

"Божья Матерь, сжаль…"

Ей-Богу! Вот все, что он успел сказать; веревка задушила сразу и человека и слова. В ту же минуту, вы знаете, как это всегда делается, я схватил веревку, сел ему на плечи — ух! — и все было кончено. Он не мог жаловаться на меня, я ручаюсь вам, что он не страдал".

"Но все это не объясняет мне, почему ты явился сюда сегодня вечером".

"О, это труднее всего рассказать".

"Ну, хорошо, я тебе скажу: ты пришел, чтобы снять с него образок".

"Нуда! Черт меня попутал. Я сказал себе: "Ладно! Ладно! Ты хочешь — это легко сказать; а вот когда ночь настанет, то будь спокоен — мы посмотрим". И вот, когда ночь настала, я отправился из дому. Я оставил лестницу поблизости и знал, где ее найти. Я прошелся, вернулся длинной окольной дорогой и когда заметил, что уже никого нет на равнине и не слышно никакого шума, подошел к виселице, поставил лестницу, влез, притянул к себе повешенного, отстегнул цепочку и…"

"И что?"

"Ей-Богу! Верьте или не верьте — как хотите: как только я снял с шеи образок, повешенный схватил меня, вынул свою голову из петли, просунул на ее место мою голову и, ей-ей, толкнул меня так, как раньше толкнул его я. Вот и все".

"Не может быть! Вы ошибаетесь".

"Разве вы не застали меня уже повешенным, да или нет?"

"Да".

"Уверяю вас, я не сам себя повесил. Вот все, что я могу вам сказать".

Некоторое время я размышлял.

"А где образок?" — спросил я.

"Ей-Богу! Ищите его на земле, он здесь, где-нибудь поблизости. Я выпустил его из рук, когда почувствовал, что повешен".

Я встал и начал осматривать землю вокруг. Луна светила, словно хотела помочь мне в моих поисках.

Я поднял то, что искал, подошел к трупу бедного Артифаля и вновь надел образок ему на шею.

Когда образок коснулся его груди, по всему его телу словно пробежала дрожь, а из груди вырвался пронзительный, почти болезненный стон.

Палач отскочил назад.

Этот стон помог мне все понять. Я вспомнил Священное писание. Там говорится, что во время изгнания демонов последние, исходя из тела одержимых, издавали стоны.

Палач дрожал как лист.

"Идите сюда, друг мой, — сказал я ему, — и не бойтесь ничего".

Он нерешительно подошел.

"Что вам от меня нужно?" — спросил он.

"Надо вернуть этот труп на место".

"Никогда. Хорошенькое дело! Чтобы он еще раз повесил меня!"

"Не бойтесь, мой друг, я ручаюсь за все".

"Но, господин аббат! Господин аббат!"

"Идите, говорю вам".

Он сделал еще шаг вперед.

"Гм, — пробормотал он, — я боюсь".

"И вы ошибаетесь, мой друг. Пока на его теле образок, вам нечего бояться".

"Почему?"

"Потому что демон уже не будет иметь власти над ним. Этот образок охранял его, а вы его сняли; и тут же демон, который раньше направлял его ко злу и которого отгонял от жертвы добрый ангел, снова вселился в тело; вы видели, что натворил этот демон".

"Но стон, что мы только сейчас слышали?"

"Это застонал демон, когда почувствовал, что добыча ускользает от него".

"Так, — сказал палач, — это действительно возможно!"

"Это так и есть".

"Ну так я повешу разбойника опять на его крюк".

"Повесьте. Правосудие должно быть совершено; приговор должен быть исполнен".

Бедняга еще колебался.

"Ничего не бойтесь, — сказал я ему, — я за все отвечаю".

"Все равно, — ответил палач, — не теряйте меня из виду и при малейшем моем крике спешите ко мне на помощь".

"Будьте спокойны".

Он подошел к трупу, поднял его тихонько за плечи и потащил к лестнице, говоря:

"Не бойся, Артифаль, я не возьму у тебя образок. Вы не теряете нас из виду, господин аббат, не правда ли?"

"Нет, мой друг, будьте спокойны".

"Я не возьму у тебя образок, — продолжал самым миролюбивым тоном палач, — нет, не беспокойся; как ты хотел, так тебя с ним и похоронят. Он вправду не шевелится, господин аббат?"

"Вы же видите".

"Тебя с ним похоронят; а пока что я тебя возвращу на твое место согласно желанию господина аббата, а не по своей воле, ты понимаешь?.."

"Да, да, — сказал я ему, невольно улыбаясь, — но поторапливайтесь".