Арчибалд Кронин - Замок Броуди

Домашний очаг уже снова протягивал навстречу Мэри свои щупальца, готовые сомкнуться вокруг нее. Там отец, с опухшими от сна глазами и пересохшей глоткой, встанет угрюмый и немедленно потребует ужин. Там Несси нуждается в сочувствии и утешении. Там обступят ее сразу бесчисленные заботы и обязанности. Эта короткая и нежданная передышка от печальной жизни близилась к концу, и хоть она была сплошным наслаждением, сердце Мэри мучительно болело от мысли, что это, вероятно, почти наверное, последняя ее встреча с Ренвиком.

Они были уже почти у самых ворот, и, остановив лошадь на некотором расстоянии от дома, Ренвик сказал каким-то странным голосом:

— Ну вот, мы и приехали. Как скоро это кончилось. Правда?

— Да, очень скоро, — как эхо, откликнулась Мэри, вставая и выходя из кабриолета.

— Мы бы могли подольше оставаться в Мэркинче, — сказал он натянуто. Потом, помолчав: — Может быть, я вас не увижу больше. На всякий случай простимся.

Они обменялись долгим взглядом. В глазах Мэри светилась мольба. Ренвик снял перчатку и протянул ей руку, сказав ненатуральным голосом:

— Прощайте!

Она механически подала ему свою, и, ощутив пожатие его сильных, прохладных пальцев, которые ей так нравились, которые когда-то умели успокаивать боль в ее истерзанном теле и никогда больше его не коснутся, пальцев, которые она обожала, — она вдруг потеряла власть над собой и, зарыдав, прижалась горячими губами к его руке, страстно целуя ее, потом бросилась бежать от него и вошла в дом.

Одно мгновение Ренвик смотрел на свою руку, словно не веря глазам, потом поднял голову и, глядя вслед исчезавшей фигуре Мэри, сделал движение, как бы собираясь выскочить из экипажа и бежать за ней. Но не сделал этого и снова долго, с странным выражением смотрел на свою руку, уныло покачал головой и, надев перчатку, медленно поехал прочь.

— Принеси еще каши для сестры! — крикнул Броуди громко, обращаясь к Мэри. — Что ты ей дала порцию, которая и в глазу не поместится?! Как она будет работать на пустой желудок, да еще в такой день, как сегодня!

— Не надо, папа, — робко запротестовала Несси. — Это я просила Мэри не давать мне много. Она мне приготовила яйцо. Меня сегодня тошнит от одного вида каши.

— Молчи, дочка. Ты не понимаешь, что для тебя полезно, — возразил Броуди. — Счастье, что у тебя такой отец, который о тебе заботится и следит, чтобы ты ела то, что здорово. Налегай на кашу! От нее твои кости обрастут мясом, и ты наберешься сил для того, что тебе предстоит. Говоря это, он, очень довольный собой, откинулся на спинку стула, наблюдая, как его младшая дочь пыталась дрожащей рукой через силу запихать еще несколько ложек каши между судорожно сжимавшихся губ. Он не понимал, что ей от волнения претит еда и что гораздо лучше сегодня оставить ее в покое. Он был в приподнятом настроении по случаю великого дня, дня состязания на стипендию Лэтта, и даже не пошел в контору в обычный час, остался дома, чтобы поддержать и ободрить Несси своим присутствием.

«Что я был бы за человек, если бы не проводил дочь в такой день, когда ее ждет „Лэтта“? — размышлял он. Нет, он не такой человек! Он не забывал своей задачи все эти томительные месяцы, да, не забывал и следил, чтобы дочь выполняла свой долг, так зорко следил, что теперь было бы глупо испортить суп, пожалев щепотку соли! Нет, он не пойдет сегодня утром на службу, пропустит, пожалуй, весь день. По такому случаю можно и прогулять день. Ведь это праздник. Он не жалел сил, чтобы его подготовить, и, честное слово, сумеет им насладиться. При этой мысли он слегка усмехнулся и, по-прежнему с удовлетворением созерцая Несси, воскликнул:

— Вот так хорошо, молодчина! Ешь, ешь! Торопиться некуда. Твой отец с тобой.

— Не довольно ли, папа? — рискнула вступиться Мэри, умоляющими глазами смотря на отца. — Может быть, ей сегодня от волнения не хочется есть. Я сейчас дам ей яйцо.

— Налегай, Несси, налегай, — протянул Броуди, не обращая никакого внимания на слова Мэри. — Я знаю, что тебе полезно. Ты бы тут умерла с голоду, если бы не я. Не такой у тебя отец, чтобы позволить тебе сидеть три часа на экзамене с пустым желудком.

Он чувствовал себя в своей стихии, он пожинал плоды своих забот о Несси: забыты были все превратности судьбы, утихла на время острая боль воспоминаний о Нэнси, и, растянув рот в широкую язвительную усмешку, он воскликнул:

— А мне сейчас пришло в голову, что этот олух Грирсон тоже, быть может, сидит за столом, смотрит, как его щенок набивает брюхо, и думает, что ему делать. Ей-богу, приятная мысль! — в улыбке его проступила горечь: — Мэр города, шутка сказать, достойный представитель Ливенфорда! Пари держу, что сегодня он имеет довольно-таки жалкий и встревоженный вид!

Он на минуту остановился и, увидев, что Несси благополучно одолела кашу и пьет разболтанное в молоке яйцо, крикнул резко, словно горечь, разбуженная мыслью о Грирсоне, не вполне его оставила:

— Несси! Заешь хоть лепешкой с маслом это пойло, если тебе уж так хочется его пить! — Он бросил сердитый взгляд на Мэри и прибавил: — От такой кормежки не растолстеешь! — Потом опять обратился к Несси тоном увещевания: — Не мигай так глазами, девушка! Можно подумать, что тебе предстоит сегодня бог знает какое страшное дело, а не пустяковая письменная работа. Ведь все у тебя в голове, и тебе остается только взять перо и написать ее. Чего тут волноваться и отказываться от такой хорошей, питательной каши? Он самодовольно обозрел сызнова глубокую мудрость своих рассуждений и, вдруг разозленный нелепым, по его мнению, волнением Несси, резко спросил ее в упор:

— Какого черта ты трусишь? Или ты не моя дочь? Что во всем этом страшного, чтобы так бояться?

Несси подумала о высоком экзаменационном зале, в котором заскрипит два десятка перьев, азартно состязающихся между собой, представила себе безмолвную черную фигуру экзаменатора, сидящего на кафедре, как строгий, всесильный судья, увидела себя самое, маленькую, незначительную согнувшуюся фигурку, пишущую с лихорадочной быстротой. Но, пряча глаза, сказала поспешно:

— Я ничего не боюсь, папа. Может быть, меня немножко беспокоит поездка. А о «Лэтта» я совсем и не думаю. Они могли бы уже заранее объявить результат, чтобы остальным не надо было и трудиться ехать на экзамен.

Он опять широко улыбнулся ей и воскликнул:

— Вот это лучше! Теперь я узнаю свою дочь! Недаром же я тебя столько времени тренировал! Теперь, когда я тебя выпущу на круг, ты помчишься, как стрела. — Он остановился, довольный этим сравнением, и оно смутно напомнило ему те дни, когда он в таком же веселом возбуждении, как сейчас, отправлялся на выставку скота.

— Я тебя сегодня вроде как на выставку веду, Несси, и горжусь тобой! Я заранее знаю, что ты вернешься с красным билетиком на шее. Моя дочь, Несси Броуди, — вот чье имя сегодня будет у всех на устах. Мы взбудоражим весь город. Клянусь богом! Теперь они, встречая меня, будут глядеть на меня совсем другими глазами. Мы им покажем. Он любовно, почти с восторгом посмотрел на Несси и сказал, помолчав: