Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 2 [Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс]

Заметив весьма ироническое выражение его лица, Пунетта сочла своим долгом напомнить ему, что я не клиент, а друг, ее друг, что она не думала позволять наживаться на мне, по крайней мере сейчас. Когда человек отстаивает в суде свои семьсот пятьдесят тысяч франков, он имеет право на некоторое уважение. Торговаться можно будет потом. Пусть адвокат выиграет его процесс, как бы говорила она, а там посмотрим.

Несмотря на его манеры пресыщенного парижанина и покровительственный тон, который он противопоставлял наигранному ребячеству своей любовницы, Фийо, говоря попросту, можно было водить за нос. Он был мягкотелым, лишенным энергии и воли и не отличался смелостью.

Но ему, человеку без ярко выраженной индивидуальности, и нужен был такой слабый характер, скрывающийся под маской цинизма, чтобы с поразительной легкостью и безошибочностью приспосабливаться к окружающей коррумпированной среде парламентских кулис и, не брезгуя, копаться в помойной яме финансовой верхушки.

Фийо был слишком посредственным, чтобы вызывать беспокойство у матерых хищников деловых джунглей, и достаточно тщеславным, чтобы воображать себя их «альтер эго» на ролях статиста, которые ему отводились.

Благодаря настойчивости Пунетты Фийо попытался взять естественный тон и с тех пор стал делать вид, что обращается со мной как с посвященным, то есть удостоил меня большой чести, предполагая в собеседнике мышление, схожее с его образом мыслей, и разговаривая с ним как с бывалым человеком.

Хотя я и был неприятно поражен его грубым цинизмом, я старался показать, что оценил столь лестное для меня доверие. Надо было найти адвоката, который отнесся бы ко мне как к не совсем обычному посетителю.

По поведению Пунетты я догадался, что она воспринимает меня сквозь призму моей легенды и приписывает мне идеи, родственные ее суждениям и взглядам ее уважаемого друга. По-своему она оказывала мне большую честь, ставя меня, таким образом, выше дураков, простофиль и шляп, то есть всех тех, кто еще прислушивается к голосу своей совести. По ее мнению, контрабандная торговля гашишем или оружием предполагала в торговце полнейшее отсутствие каких-либо нравственных переживаний, следовательно, Пунетта делала мне любезность, причисляя меня к экзотической породе разбойников.

Подобная оценка, впрочем, весьма возвышала мою персону в ее глазах.

Трудно поверить, сколько женщин, и даже из числа самых добродетельных, втайне обладают душой публичной девки, готовой восхищаться порочностью самца как силой, которой они мечтают подчиниться с каким-то болезненным сладострастием. Сколько добропорядочных мещанок грезят о том, чтобы соединиться в любовных объятиях с кинематографическим злодеем, с ног до головы обрызганным кровью своей жертвы. Супруги возвращаются после сеанса к своему домашнему очагу, и благодушный муж с изумлением обнаруживает неожиданную перемену в супруге, обычно безвольной и покорной, когда она с презрением и злобой встречает его вялые супружеские ласки…

Я предусмотрительно не стал разочаровывать прекрасную каталонку, поскольку она находила меня восхитительным в этом преступном свете. В глубине души я был польщен тем, что нравлюсь ей. Мужское тщеславие безмерно…

На другой день я отправился к метру Кутару в сопровождении Пунетты и Фийо.

Я ожидал найти человека под стать его друзьям, но с первого же взгляда на него, когда метр принял нас в своем просторном и роскошном кабинете, я понял, что он принадлежит к совсем другой породе людей.

В прошлом приятели по факультету права, Кутар и Фийо продолжали поддерживать отношения друг с другом, но не по причине естественной взаимной симпатии, а в силу положения того и другого, которое вынуждало их оказывать друг другу услуги.

У метра Кутара было довольное лицо бонвивана, окаймленное серой бородкой; его искрящиеся лукавством глаза с бесстыдством разглядывали женщину, а язык гурмана облизывал красную и мясистую губу. Не хватало только заостренных ушей хищника. И я представил его себе в образе Пана, танцующего при лунном свете на своих раздвоенных копытах.

В остальном же Кутар был одним из самых серьезных и наиболее высоко ценимых адвокатов Кассационного суда, где его безупречная честность и талант заслужили ему высокое уважение, в том числе и у коллег, что само по себе значит немало.

Кажется, я произвел на него хорошее впечатление, однако был немного смущен тем, что он принимает меня за слишком хорошего друга Фийо.

В свой следующий визит через несколько дней, оставшись с ним наедине, я слегка подправил утверждения его старого знакомого, которыми мой именитый покровитель счел необходимым подкрепить свою рекомендацию. Кутар слушал меня, улыбаясь в бороду, и, когда он едва заметно пожал плечами, я понял, что он воспринимает меня прежде всего как друга очаровательной актрисы. Нет ничего странного в том, что она побудила своего признанного любовника вступиться за «земляка», и он добавил вслух, как бы делая вывод:

— У вас весьма очаровательная покровительница, а в Париже красивая женщина способна распахнуть любые двери.

— И даже вашу, дорогой метр, если сочувственное отношение, которого вы меня удостоили, уже не раскрыло ее для моей дружбы. Однако должен вам признаться, что речь идет всего лишь о подруге детства. Являясь каталонцами, укрывшимися в Париже, мы поддерживаем друг друга не хуже овернцев, то есть с тем же пылом, с каким люди норовят слопать друг друга у нас на родине.

— Тем лучше для «неувядающего» Фийо… А теперь вернемся к делу.

Выслушав от меня краткое изложение сути вопроса, Кутар не поверил своим ушам, и, хотя адвокаты всегда пессимисты в своих прогнозах, он без колебаний заявил мне, что этот приговор непременно будет кассирован, и подкрепил свое утверждение несколькими юридическими выкладками. Однако он не утаил от меня, что процедура займет немало времени: даже если все пойдет самым наилучшим образом, дело может быть передано в высшую инстанцию не ранее чем через год. Тогда я коснулся вопроса о гонорарах. Он остановил меня на первых же словах с такой непосредственностью, которая не оставляла никаких сомнений в его совершенно искреннем бескорыстии:

— Не будем об этом, прошу вас. Я отнесся к вам, как к другу, и надеюсь, что вы им останетесь. Уплатите мне лишь положенную сумму в размере четырехсот франков; это все, что мне нужно в данный момент: я требую только возмещения расходов, связанных с процедурой…

Я покинул контору приободренный, и не только из-за того, что был теперь уверен, что мое дело находится в надежных руках, но прежде всего потому, что встретил сердечного человека, великодушного и доброго; благодаря ему я на время забыл о тягостном ощущении опустошенности, которое оставили у меня в душе цинизм и безнравственность Фийо, секретаря Палаты депутатов.