Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 2 [Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс]

Нет, надо сопротивляться. Пусть все, жена и друзья, сомневаются во мне, неважно, совесть моя чиста. Если в конце концов правосудие вынесет мне приговор, я всегда успею воспользоваться этим крайним средством. И я оставил про запас ключ от спасительной двери…

Однажды утром в камеру вошел адвокат Шануа в сопровождении главного тюремного жандарма. Он напустил на себя веселость человека, уверенного в своей правоте.

— Их обвинение не выдерживает никакой критики, по крайней мере, насколько я могу судить о нем, исходя из деталей, о которых узнал в Дыре-Дауа, прочтя вашу записку, — сказал он.

— А вас ознакомили с делом?

— Нет, поскольку закон от 1897 года здесь не ратифицирован, к тому же я не имею права помогать вам в ходе дознания. Я могу дать вам лишь советы общего характера. Повторяю, обвинение в подлоге не выдерживает никакой критики… Итак, не поддавайтесь эмоциям и попросту расскажите мне всю правду, она не принесет вам ничего, кроме пользы. Впрочем, я пробуду здесь несколько дней, хотя в настоящий момент моя роль как адвоката ничтожна. Мне просто хочется прощупать общественное мнение, которое, должен признаться, возбуждено сверх меры и находится под влиянием тенденциозной кампании.

Я понял, что Шануа не может поделиться со мной своими сокровенными мыслями из-за того, что рядом находится жандарм, но его намек на общественное мнение объяснил мне поведение Жермена.

Присутствие адвоката придало мне капельку смелости: по крайней мере в Джибути есть человек, который готов взяться за мою защиту.

Я ждал визита Шануа на другой день, словно моряк, ждущий рассвета в штормовую ночь. Когда он вошел в камеру, в глаза мне бросился его озабоченный вид.

— Ну вот, новые обвинения, — сказал он. — На сей раз речь идет об убийстве. Поскольку поиски Жозефа Эйбу, свидетеля, на котором построено все дело, ничего не дали, сюда вызвали его жену, которую Репичи, действуя, похоже, в ваших интересах, отправил в Асэб. Она приехала вчера, и ее заставили подать жалобу: она прямо обвиняет Абди в том, что он убил ее мужа по вашему приказу…

Хотя я и предвидел это, обвинение, произнесенное вслух, нанесло мне жестокий удар, мне показалось, что кровь прихлынула к моей груди, и я почувствовал, как побледнело мое лицо. К счастью, я стоял против света; справившись с волнением, я спокойно ответил:

— Этого следовало ожидать, но ведь еще надо установить смерть негра. Я помню, что вечером, когда Эйбу пришел ко мне, чтобы занять денег, он был одет в сомалийское одеяние и произвел впечатление человека, который собирается куда-то ехать или попросту спастись бегством. Как шпион он выполнял двойную роль, и, может быть, какие-то иные события из его таинственного прошлого побудили негра к этому поступку. Надо проверить, не стоял ли в тот день на рейде какой-нибудь корабль, по-моему, это очень важно.

— Хорошо, я займусь этим. Данный вопрос действительно важен. Впрочем, об этом втором деле вспомнили только из-за недостатка улик в первом, но и оно в настоящем его виде не отличается большой убедительностью. В общем, изложите факты так, как вы их знаете, расскажите без утайки обо всем, что вам известно, и если даже тут же не последует прекращение уголовного дела, ни один суд присяжных не сможет вынести вам приговор.

— А что с Абди?

— Его арестовали на основании жалобы супруги Эйбу, ибо в данный момент обвинение выдвинуто именно против него. Таким образом я полагаю, что пока вас заслушают как свидетеля, но может получиться так, что, учитывая настроение прокуратуры, вам предъявят обвинение в ходе следствия. Все зависит от ответов Абди…

После ухода Шануа я долго не мог прийти в себя, думая о тех ловушках, которые угрожали несчастному Абди. Обвиняя его в убийстве Жозефа, они могли сказать ему, что я во всем сознался; и тогда, возможно, он поведает о той трагической ночи. Хитрость этих господ была шита белыми нитками, но у нее были все шансы на успех, ведь они имели дело с удивительно простодушным человеком.

По своей наивности Абди относился ко мне с таким восхищением, что приписывал мне сверхъестественный дар, благодаря которому я был способен вступить в схватку со всем человечеством, и, гордясь мною, бросая следователю своеобразный вызов, он мог похвастаться своим подвигом…

Я с нетерпением ждал часа омовений. Все заключенные теперь знали, что я нахожусь в этой камере, и каждый в надежде оказать мне услугу поглядывал на мое окошко и ловил малейший сигнал.

В тот день кто-то бросил камешек, чиркнувший по стене, и я сразу же забрался на стол. Один из заключенных, увидев мои глаза в просвете между планками жалюзи, сказал мне:

— Абди в тюрьме. Когда он пойдет в отхожее место, я предупрежу тебя, бросив камень, и тебе тут же надо будет пойти в свою уборную; попробуй переговорить с ним через очко…

Действительно выгребная яма у этих уборных была общей, и не было ничего проще, как связаться друг с другом посредством этой своеобразной акустической трубы. Вскоре я увидел Абди, которого сопровождал аскер; я спрыгнул со своего насеста и поспешил к «телефону».

Уборная для туземцев была отделена от моей лишь стеной, так что оба очка находились не более чем в одном метре друг от друга. Я услышал отчетливый шепот, кто-то позвал меня:

— Абд-эль-Хаи…

— Абди?

— Да, это я, я сижу в тюрьме.

— Тебя допрашивали?

— Нет, пока нет, но мне сказали, что вызовут на допрос сегодня.

И тогда я предупредил его о том, на какие хитрости могут пойти полицейские, и четко объяснил, что ему следует говорить о своем времяпрепровождении в ночь на 25 августа, между заходом солнца и утром следующего дня.

— Ты ничего не знаешь, ты спал в лодке, — сказал я ему в заключение, — все, что они наплетут обо мне, ложь.

— Понял. Но ты мог бы и не говорить этого. Пусть они выколют мне глаза, но я ничего им не скажу. Память моя осталась на дне морском.

Я вернулся в камеру, избавившись от ужасной тревоги; теперь я был уверен в Абди, как в самом себе. Поэтому на другой день утром я встретил Шануа с легким сердцем и почти весело. Я подумал, что настало время обсудить вопрос о гонорарах, ибо знал, насколько он неравнодушен к деньгам, насколько привередлив и сколь мало щепетилен.

— Поскольку вы сказали, мой дорогой метр, что ничем не можете мне помочь в ходе расследования, я полагаю, что вам бесполезно терять здесь свое драгоценное время. Я был тронут тем, с какой поспешностью вы пришли мне на помощь, и мне кажется, что одно только ваше присутствие в Джибути благотворно сказалось на общественном мнении.

— Можете в этом не сомневаться, в данном отношении моя поездка сюда не была совсем бесполезной.

— Да, она была необходима, и теперь мы можем безбоязненно ожидать результатов следствия. Если оно все же к чему-то приведет, я рассчитываю на вашу помощь в суде присяжных. Скажите мне теперь, какую сумму вы хотели бы получить, прежде чем вернуться опять в Аддис-Абебу.