Брет Гарт - Салли Даус

Потому ли, что в этой расслабленности он был не способен уловить весь смысл сказанного врачом, или потому, что физическая оцепенелость мозга была сильней, чем умственное возбуждение, но он заснул и проспал до нового прихода врача.

— Дело идет на лад, полковник, — сказал доктор, после беглого осмотра пациента. — Я думаю, мы разрешим себе прервать на время сон и даже позволим вам подвигать рукой. Вы отделались счастливей, чем бедный Том Хигби, тому добрых три недели нельзя будет ступить на ногу. Я не извлек еще всю дробь, которую всадил в нее позавчера Джек Дюмон.

Кортленд вздрогнул. Джек Дюмон! Так ведь зовут двоюродного брата Салли Даус, о котором говорил тогда Чэмпни! А он все время так упорно гнал из своей оживающей памяти смутно звучавший в ней голос девушки — последнее, что слышал он в ту ночь, — и связанную с ним, казалось бы, загадку. Но этот кузен, он-то ему не причудился — он его соперник и соперник равно обманутого Чэмпни. Он взял себя в руки и безучастно повторил:

— Джек Дюмон?

— Да. Впрочем, вы, конечно, ничего не поняли, когда вы там вязли в болоте. Но, черт возьми, если бы Дюмон не подстрелил Хигби, вы бы так легко не вызволили вашего негра: это вам помогло куда больше, чем то, что вы перестреляли собак.

— Не понимаю, — ответил Кортленд все так же безучастно.

— Видите ли, Дюмон (который набрался северных принципов, по-моему, больше в пику всяким Хигби и в угоду Салли Даус, а не по какому-то там убеждению) как раз в ту ночь воротился. Проведал ли он, что тут кое-что затевается, захотел ли покуражиться перед Хигби или заслужить расположение Салли, — никто не знает. Только он налетел прямо на Хигби с его людьми, крикнул: «Если вы вышли на охоту, Том, вот вам случай получить очко!» — по счету, значит, в их старинной ссоре — и берет ружье к плечу. Хигби был не так проворен. Дюмон нажимает курок, Хигби падает, а тот вскачь и наутек! Риды в погоню, чтобы отомстить за Хигби, а за ними целая толпа — посмотреть на потеху, что почище, чем травля негра. Это и позволило вам с Катоном уйти, полковник.

— А Дюмон?

— Примчался прямо в Фоксборо, на станцию, заработав свое очко и предоставив Хигби с Ридами выравнивать счет, как сумеют. Вам, северянам, такие вещи не по душе, полковник, но если посмотреть, как он лихо это проделал — хлоп! и ускакал, — так двоюродный братец Салли Даус просто молодец!

Кортленд едва совладал с собой. Доктор прав. Героем этого злосчастного дела оказался ее двоюродный брат… его соперник! И ему — который, может быть, вмешался по просьбе мисс Салли, сжалившейся над обманутым ею человеком, — ему он, Кортленд, обязан жизнью! Он, сам того не заметив, быстро и резко перевел дыхание.

— Вам больно?

— Ничуть. Когда мне можно встать?

— Пожалуй, завтра.

— А как с рукой?

— Ею лучше не работать недельку-другую. — Он замолчал и, отечески посмотрев на молодого человека, добавил мягко, но веско:

— Если вы послушаете моего совета — не врачебного, — полковник Кортленд, вы дадите этой истории тихо-мирно заглохнуть. Для вас, да и для ваших здешних дел, нисколько не во вред, что вы показали людям свою храбрость, а черномазый получил такой урок, какой его товарищи не скоро забудут.

— Благодарю вас, — холодно ответил Кортленд. — Но мне кажется, я все же знаю свой долг перед компанией, которую я представляю, и перед правительством, которому служу.

— Возможно, полковник, — спокойно сказал доктор. — Но позвольте человеку постарше напомнить вам и правительству, что вы не можете за несколько лет изменить все привычки и взаимные отношения двух различных рас. Этого и ваш друг мисс Салли Даус никогда не пыталась, хоть она и не во всем разделяет мой образ мыслей.

— Я отлично знаю, что мисс Даус обладает дипломатическим талантом и другими совершенствами, на какие я не могу притязать, — едко возразил Кортленд.

Доктор удивленно поднял брови и перевел разговор на другой предмет.

Когда он простился, Кортленд потребовал письменные принадлежности. Он уже принял решение, и теперь перед ним был только один достойный путь. В письме к президенту компании он дал подробный отчет о последних происшествиях, допуская, что его надсмотрщик сам подал «весьма существенный повод», но при том указывая, что террор со стороны беззаконной черни лишает его, Кортленда, возможности внедрять у себя дисциплину. Он настоятельно просит известить о случившемся Вашингтон и добиться принятия мер для защиты освобожденных невольников. Одновременно он просит освободить его от должности, но намерен остаться на посту впредь до назначения ему преемника и обеспечения безопасности всем его служащим. До тех пор он будет действовать на свой страх и ответ. Он никого, в частности, не обвиняет, не называет ничьих имен, он не просит кого-либо преследовать в острастку другим или отдавать преступников под суд, а только требует мер охраны на случай повторения бесчинств. Второе письмо, хоть и не столь формальное и не служебное, написать было трудней. Он обращался в нем к коменданту ближайших федеральных казарм, своему старому другу и бывшему товарищу по оружию. Он напомнил один их прежний разговор, в котором обсуждалось, не следует ли прислать в Редлендз небольшой отряд войск для присутствия в городе во время выборов, против чего, однако, Кортленд тогда возражал из дипломатических соображений. Теперь же он предлагал эту меру в предотвращение общественных беспорядков. Запечатав оба письма, он, чтоб уберечь их от шпионского просмотра местным почтмейстером или его сослуживцами, вверил их одному из приверженцев мисс Салли для отправки через другую почтовую контору, в десяти милях от города, на станции Горький Ручей.

На его горе исполнение этого долга вызвало при его физической расслабленности такую реакцию, что он снова оказался во власти своих чувств и воспоминаний. Давно ли он решительно запретил себе думать о мисс Салли; он находил в себе силы воздерживаться от упоминаний о ней в присутствии ее служанки (считая Софи искусной сиделкой и знатоком лечебных трав, она прислала ее для ухода за ним) и на вопросы о здоровье отвечал вежливо-холодным выражением благодарности. Он решил, что и впредь будет по возможности избегать личного общения, если не снимет с него этого запрета деловая необходимость, какая может возникнуть в связи с последними событиями. Она поймет это так, что он только принимает те доводы, какие она выставила, отклоняя его прежнее искательство. Словом, он прибег к той беспомощной логике, посредством которой мужчина доказывает самому себе, что у него нет причин любить такую-то женщину, и при этом сам неоспоримо убеждается, что он ее любит. И среди всех этих рассуждений, он, ослабев, уснул, и ему снилось, что они с мисс Салли гуляют по кладбищу; что среди лилий, над которыми склонилась девушка, укрылась мерзкая змея и поднимает свою треугольную голову, готовая ужалить. Но он схватил змею за шею, и борется, и уже почти совсем изнемог, когда вдруг змея обмякла и съежилась, оставшись в его ладони маленькой скомканной и пахнущей тонкими духами нитяной перчаткой, той самой, которую он когда-то стянул с руки мисс Салли.