Брет Гарт - Почтмейстерша из Лорел-Рэна

Дилижанс только что миновал на полном ходу Лорел-Рэн. Облако пыли, которое протянулось за ним вдоль крутого склона, еще долго висело над землей, когда дилижанс уже скрылся из виду, а затем постепенно рассеялось, оставив красный осадок на раскаленной платформе почтовой конторы в Лорел-Рэне.

Из этого облака возникла стройная фигура почтмейстерши, стоявшей рядом с почтовым мешком, который был ловко сброшен на ходу к ее ногам с крыши дилижанса. Несколько зевак торопливо протянули было руки, чтобы помочь молодой женщине, но кто-то из публики удержал их словами: «Нет, это против правил, ребята, — кроме нее, никто не должен трогать мешок», а сама почтмейстерша кокетливо покачала головой — это было более действенно, чем любое официальное запрещение.

Мешок был не очень тяжелый — Лорел-Рэн был совсем новый поселок и не мог еще привлекать много корреспонденции, — и молодая женщина, ухватив его инстинктивным кошачьим движением, не без усилий потащила его в контору, за перегородку, и заперла за собой дверь. Ее хорошенькое личико, на мгновение мелькнувшее в окне, слегка раскраснелось от напряжения, а растрепавшиеся пряди светлых волос, влажных от пота, завились на лбу в соблазнительные колечки. Но окошко быстро захлопнулось, и мимолетное пленительное видение исчезло из глаз ожидающих зрителей.

— Правительство могло бы быть поумнее и не заставлять женщину подхватывать почтовые мешки посреди дороги, — сочувственно заметил Джо Симмонс. — Ведь это же не входит в ее обязанности. Правительство могло бы вручать ей почту как даме. Для этого оно достаточно богато и достаточно отвратительно.

— Дело тут не в правительстве. Это все штучки компании дилижансов, — перебил его один из подошедших людей. — Они думают, это очень красиво — проноситься мимо и заставлять всех нас глотать пыль, оттого что по их контракту здесь нет остановки. Если бы этот самый кондуктор, который швырнул сумку, если бы он чувствовал, что значит дама... — Но тут он умолк, заметив улыбки слушателей.

— Видать, что ты не очень-то знаешь чувства кондуктора, — мрачно сказал Симмонс. — Посмотрел бы ты, как он нянчится с этим мешком, точно с младенцем, когда несется с холма, а потом встанет и протягивает его миссис Бэйкер, как будто это пятидолларовый букет! Его чувства! Да он смертельно врезался, мы только того и ждем, что он вдруг забудет все на свете и сам свалится к ее ногам вместо мешка.

Тем временем за перегородкой миссис Бэйкер вытерла красноватую пыль с почтового мешка, запертого на висячий замок, и отцепила какой-то добавочный пакет, привязанный проволокой. Вскрыв его, она обнаружила изящный флакончик духов — очевидно, подарок от преданного кондуктора. Слегка улыбнувшись, она отложила его в сторону и пробормотала:

— Вот еще глупости!

Но когда она отперла мешок, оказалось, что даже его священное нутро тоже осквернено секретной посылкой от соседнего почтмейстера в Брэнт-Ридже — в ней были рекламная золотая брошка и билеты в цирк. Все это она отложила в сторону вместе с духами. Все это было суета сует и, очевидно, могло вызвать в ней только досаду.

Всего прибыло семнадцать писем, из них пять — ей лично; в этот день ее доля писем была меньше, чем обычно. Два конверта с пометкой «служебное» она быстро, чисто по-женски, отложила в сторону, но не туда, где лежали подарки, а в другой ящик. Затем она открыла окошко, и началась выдача корреспонденции. Выдача сопровождалась своеобразной церемонией, которая к этому времени прочно укоренилась в Лорел-Рэне. Выдавая письма мужчинам, которые терпеливо выстроились цепочкой, молодая женщина использовала этот простейший акт как способ для личной, хоть и короткой беседы на специальные или общие темы — для разговора шутливого или серьезного, смотря по характеру собеседника. Легко понять, что со стороны мужчин разговор почти всегда носил характер комплиментов. Но при этом неизменно соблюдалась тонкая сдержанность. Было ли тут дело в тактике или в личном благородстве, но разговор никогда не переходил границ вежливости и деликатного уважения.

В результате выдача писем более или менее затягивалась, хотя каждый, воспользовавшись своими тремя-четырьмя минутами для разговора с миловидной почтмейстершей (беседа иной раз тормозилась робостью или застенчивостью мужчин или же сводилась к неопределенным улыбкам), безропотно уступал место следующему. Это был настоящий «прием», смягченный деревенской простотой и тактом, добродушием и бесконечным терпением, — со стороны он мог бы показаться смешным, если бы не был таким серьезным, а иногда и трогательным.

Все это было весьма характерно для места действия и для того времени и, разумеется, истинной подоплекой этого была история жизни миссис Бэйкер.

Она была женой Джона Бэйкера, десятника на прииске «Последний шанс», который год назад был погребен под слоем обрушившейся породы у Бэрнт-Риджа в туннеле длиной в полмили.

Однажды в ясный знойный полдень из-под земли послышался внезапный крик, и Джон еле вырвался из своей хижины — молодая, легкомысленная и кокетливая жена цеплялась за него, — чтобы кинуться на помощь тем, кто в отчаянии взывал к нему. Там был еще один выход на поверхность, известный только ему, и, быть может, еще удастся отстоять этот выход в лабиринте рушащихся стен и шатающихся деревянных креплений, покуда люди не выйдут на свободу. Лишь на мгновение этот сильный человек заколебался между мольбами жены и отчаянными криками своих собратьев. Но вдруг она сама встала и сказала ему, побледнев:

— Иди, Джон. Я буду ждать тебя здесь.

Он пошел, люди были спасены, — но она не дождалась мужа!

И, однако, перенеся этот страшный удар и потом под гнетом нужды, в разоренном лагере, она почти не изменилась. Зато переменились мужчины. Казалось, что она все та же легкомысленная, хорошенькая Бетси Бэйкер, которая так сильно волновала сердца молодых старателей. Но, по-видимому, и они стали смотреть на нее другими глазами.

Казалось, всех охватило какое-то тайное благоговение и уважение, словно мученический призрак Джона Бэйкера все еще стоял рядом с ней. Затаив дыхание, смотрели они, когда мимо проходила эта красивая женщина, сохранившая после недолгого траура и веселость и живость ума. Единственная женщина среди сорока мужчин, она не покинула своей хижины и лагеря в самое тяжелое время. Она помогала им стирать и готовить. Входила во все их домашние нужды, причем неприкосновенность ее хижины свято соблюдалась, как будто здесь находилась его могила. Никто не знал, почему все происходило именно так, — это был молчаливый инстинкт. Но даже те двое или трое, которые не стеснялись ухаживать за Бетси Бэйкер при жизни Джона Бэйкера, теперь избегали и намека на какую-либо фамильярность в отношении женщины, которая сказала: «Я буду ждать тебя здесь».