Густав Майринк - Т.1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

Ларец снова закрыли, опечатали и отправили от греха подальше на экспертизу в физико-химический институт.

Дальнейшие раскопки, предпринятые под покровом ночи какими-то бравыми старателями, судя по всему, ничего не дали.

Пытались даже найти скрытый смысл в полустертой надписи на могильном камне, но как ни изощрялись доморощенные каббалисты, а ничего такого, что пролило бы хоть малую толику света на мрачную тайну ржавого ларца, выжать из безнадежно конкретного текста не могли:

ВИЛЛИ ОБЕРКНАЙФЕР, лейтенант в отставке

А чуть ниже угадывалось изображение двух скрещенных ног — знак, по всей видимости, намекающий на какое-то роковое, может быть далее трагическое, событие в жизни покойного.

И дабы местные любители шарад не зашли слишком далеко в своих герменевтических изысканиях и не истолковали зловещий крест из двух задних конечностей в каком-нибудь гаденьком, порочащем честь мундира смысле, местные власти почли за лучшее официально объявить, что в свое время отставной лейтенант Вилли Оберкнайфер пал смертью храбрых.

Что же касается единственного наследника старика, столичного сочинителя, то участь его оказалась плачевной: дорожные расходы, номер на постоялом дворе, стол и прочее практически целиком поглотили скудные средства поэта, остаток же ушел на оплату высококомпетентной научной экспертизы. Документально зафиксированное свидетельство, составленное в рекордно короткий срок консилиумом ученых мужей, пришло через три месяца...

Вначале следовал ряд страниц, на которых весьма пространно,

со всеми подробностями излагался ход многочисленных экспериментов, потребовавших от добросовестных исследователей полной интеллектуальной и физической самоотдачи, однако, к великому сожалению, так и не увенчавшихся успехом, далее столь же многословно и невразумительно — вся эта словесная размазня была, само собой разумеется, обильно пересыпана загадочными специальными терминами — перечислялись свойства таинственной субстанции, зато заключение поистине являло собой образец спартанского лаконизма: «...согласно всему вышеизложенному, исследуемое вещество ни в коей мере не может быть причислено к известным науке химическим элементам».

Из всей этой галиматьи явствовало одно: содержимое ларца не представляет ни малейшей ценности! Не стоит и ломаного гроша!

В тот же вечер хозяин постоялого двора при всем честном народе выставил некредитоспособного поэта за дверь. Засим, казалось бы, на скандальной истории с кладом можно было поставить точку...

Однако на этом дело не кончилось... Сенсация на сей раз была совсем маленькой, неприметной, даже никудышной какой-то, но городишко наш сонный всколыхнула...

На следующее утро после своего позорного изгнания с постоялого двора отверженный поэт без шляпы, с нечесаными, беспорядочно торчащими волосами мчался по улицам в направлении магистрата.

— Мне открылось! Открылось! — вопил он, задыхаясь от восторга. — Я знаю!!!

Его окружила толпа.

— Что, что вы знаете?..

— Сегодня ночью я ночевал на болоте... — с трудом переводя дух, ответствовал, скромно потупившись, изгнанник, — ...на болоте... уф... там на меня снизошло... мне явился призрак, трубным гласом возвестивший, что сие есть... В общем, в былые времена... уф... на том самом месте вершили суд чести... уф... и вот однажды... уф...

— К черту с честью, он вам про эту вонючую гадость в ларце что-нибудь рассказал? — сгорая от нетерпения, заорали любопытные.

Затравленно озираясь, несчастный наследник бубнил:

— ...удельный вес двадцать три, поверхность блестящая, двухцветная, легко распадается на мельчайшие элементы, при

этом обладает феноменальной клейкостью, не уступающей самым липким смолам... необычайно растяжима и въедлива...

Толпа оскорбленно переминалась с ноги на ногу. Он что, их за дураков принимает? Ведь все это черным по белому значится в заключении научной экспертизы!

— А напоследок, — блаженно закатив глаза, вещал духовидец, — призрак посвятил меня в тайну ларца. Да будет известно вам отныне, возлюбленные мои братья и сестры, что сия неведомая материя, перешедшая ко мне на правах наследства, есть не что иное, как ископаемый коагулят честного офицерского слова! А дабы поправить мое бедственное материальное положение, я немедленно, с высшего соизволения, отписал в один знакомый банкирский дом, предложив членам правления приобрести у меня за кругленькую сумму сию чудесную реликвию. Ибо свершилось поистине чудо: слово, честное офицерское слово воплотилось и...

Тут-то «возлюбленные братья и сестры» убедились в полнейшей правоте самых мрачных своих подозрений: бедняга спятил... Терпение толпы лопнуло; новоявленного пророка живо скрутили...

Кто знает, может быть, в один прекрасный день к несчастному еще вернулся бы разум, если бы не одно письмо, которое вскоре пришло на его имя:

«Очень сожалеем, но вынуждены известить Вас, что предлагаемая Вами "реликвия" не может претендовать — ни в качестве заклада, ни в качестве товара — на сколь-нибудь значительную ссуду или цену, ибо мы, члены правления, по нескольку раз на день имеем дело с сей материей, в ее самом что ни на есть натуральном, некоагулированном виде, и посему со всей ответственностью смеем Вас уверить, что еще никому не удалось обнаружить в оной ни малейшей ценности.

Примите наш добрый совет и попытайте счастья в близлежащей лавке старьевщика.

С глубочайшим уважением.

Банкирский дом "Наследники А. Б. В. Вухерштайна"» [115] От нем. Wucherstein — камень ростовщика. .

Этот последний удар был настолько страшен и сокрушителен, что даже безумный поэт осознал всю безнадежность своего положения и в отчаянии перерезал себе горло...

Теперь он мирно покоится на местном погосте бок о бок со своим сумасбродным дядюшкой Хамилкаром Балдрианом.

На ощупь, ступень за ступенью, поднимались ученики по винтовой лестнице.

Наверху царил сумрак, тонкими холодными струйками звездные лучи стекали по мерцающим латунным трубкам телескопа в темную полусферу обсерватории, таинственно, сверкающими каплями росы переливались на полированных до зеркального блеска приборах; то здесь, то там вспыхивали они искрящимися фонтанчиками, заставляя настороженно оглядываться по сторонам, а в следующее мгновение уже осыпались колючими брызгами со свисающих с потолка металлических маятников и сразу впитывались стелющейся по полу непроглядной тьмой.

— Сегодня он наблюдал за Сатурном, — нарушил молчание Аксель Вайкандер и кивнул в сторону большого телескопа.

Казалось, какая-то гигантская золотая улитка просунула меж створок люка один из своих влажных, чувствительных рожек. Кто-то на всякий случай заглянул в линзу и, убедившись в правоте товарища, молча отступил, давая место другим, однако никто этим предложением не воспользовался: все они уже давно привыкли к чудесной способности своего преуспевшего в астрологии собрата, и лишь один удивленный голос раздался в гулкой тишине: