Густав Майринк - Т.1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

— Покажите-ка язык — гм, никаких отклонений... Тремор умеренный, — прервал его профессор. — Что же вы замолчали? Рассказывайте дальше...

— ...последние симптомы паралича...

— Нуте-с, а теперь ногу на ногу, — распорядился ученый. — Так. Поудобней... Так... — и стукнул маленьким стальным молоточком чуть ниже коленной чашечки пациента. Нога дернулась вверх. — Повышенные рефлексы, — задумчиво сказал профессор. — У вас всегда повышенные рефлексы?

— Не знаю, я никогда не стучал себя по колену, — смутился Мартин.

— Закройте один глаз. Теперь другой. Откройте левый, так-Теперь правый — хорошо... Световые рефлексы в порядке. Световые рефлексы у вас были в порядке, господин Шляйден? Особенно в последнее время?

Мартин понуро молчал.

— Вот на какие симптомы вам следовало бы обращать внимание, — с легким упреком заметил профессор и велел больному раздеться.

В ходе долгого тщательного обследования ученый обнаружил все признаки глубочайшего раздумья; при этом он что-то бормотал по-латыни.

— Вы утверждаете, что у вас наблюдаются паралитические симптомы, однако я их не нахожу, — заявил он внезапно.

— Нет, я только хотел сказать, что через три месяца они исчезли, — возразил Мартин Шляйден.

— Неужели вы так давно больны, сударь? Лицо Мартина вытянулось.

— Любопытно, почти все наши соотечественники говорят о своих болезнях крайне невнятно, — доверительно сообщил профессор. — Вам бы поприсутствовать при обследовании в какой- нибудь французской клинике. Как ясно и толково изъясняется там даже простолюдин. Впрочем, в вашей болезни нет ничего особенного. Неврастения, не более... Вероятно, вам будет так же небезынтересно знать, что нам, врачам, совсем недавно удалось докопаться до истоков современных методов исследования, — сегодня мы знаем совершенно точно, что абсолютно никаких лекарственных средств применять нельзя. Целенаправленно контролировать ход болезни! День за днем! Вы были бы поражены той перспективой, которую открывает перед нами этот метод. Вы понимаете? Нуте-с, а теперь главное: из бегайте волнений, для вас это яд, и через день — ко мне на при ем. Итак, еще раз: никаких волнений!

Профессор вяло пожал руку больному, интеллектуальная нагрузка его явно утомила.

Санаторий, массивное каменное строение, располагался в конце одной неприметной улочки в малонаселенном городском квартале.

Напротив высился старинный дворец графини Заградки; его всегда зашторенные окна усиливали болезненное впечатление от мертвенно спокойной улицы.

Редко кто ходил по ней, вход в санаторий — а заведение посещали весьма часто — находился с другой стороны, рядом с цветниками; у дверей — два старых каштана...

Мартин Шляйден любил одиночество, и сад с похожим на ковер газоном, скрипучими креслами на колесиках, капризными больными, скучным фонтаном и дурацкими стеклянными шарами внушал ему отвращение.

Его влекли тихая улочка и древний дворец с темными зарешеченными окнами. Что там внутри?

Старинные выцветшие гобелены, зачехленная мебель, закутанные люстры? Старуха с седыми кустистыми бровями и жесткими суровыми чертами лица, давно забытая и жизнью и смертью?..

Ежедневно Мартин прохаживался вдоль дворца.

На таких улицах, чтобы разминуться, приходилось прижиматься вплотную к стенам домов.

Мартин Шляйден с его размеренной походкой, характерной для человека, проведшего долгое время в тропиках, не нарушал общего настроения улицы: они так подходили друг другу, эти две бесконечно далекие формы бытия.

Наступила жара; три дня подряд он встречал на своем одиноком пути какого-то старика с гипсовым бюстом в руках.

Один и тот же бюст с ничем не примечательным бюргерским лицом...

На этот раз они столкнулись — старик был так неловок.

Бюст наклонился и стал медленно падать. Все падает медленно, только люди, у которых нет времени для созерцания, этого не замечают.

Гипсовая голова разбилась — и из белых осколков вытек кровоточащий человеческий мозг...

Мартин Шляйден смотрел на него не мигая, он весь как-то вытянулся и побелел.

Поднял руки и спрятал лицо в ладони.

Со стоном рухнул на землю...

Профессор и два ассистента случайно видели случившееся из окна.

Больного внесли в лабораторию. Он был без сознания и полностью парализован.

Через полчаса наступила смерть.

Пастор был вызван в санаторий телеграммой и теперь, утирая слезы, стоял перед ученым мужем.

— Но как же это, господин профессор? И так скоропостижно?

— Это следовало предвидеть, любезный пастор, — сказал ученый. — Что касается нашей лечебной методики, то здесь мы строго придерживаемся опыта, накопленного медициной в течение многих лет, но если сам пациент не следует нашим предписаниям, то тут уж, извините, наше искусство бессильно.

— А тот человек с бюстом, кто он? — прервал его пастор.

— Ну, это к делу не относится, разбираться в такой ерунде у меня нет ни времени, ни желания. С вашего разрешения я продолжу. Здесь, в этом кабинете, я неоднократно и самым убедительным образом предписывал вашему брату полнейшее воздержание от каких-либо волнений. Предписывал как специалист!

Ваш брат не пожелал следовать советам медика. Разумеется, вся эта история потрясла меня до глубины души, но, любезный друг, согласитесь: неукоснительное соблюдение рекомендаций лечащего врача было и остается главным условием скорейшего выздоровления. Я лично был свидетелем этого несчастного случая... Больной в чрезвычайном возбуждении хватается руками за голову и. пошатнувшись, надает на землю. Разумеется, тут уже никакое медицинское вмешательство не поможет. Предсказать результат вскрытия я могу хоть сейчас: крайняя недостаточность кровоснабжения коры головного мозга вследствие диффузного склероза серой мозговой ткани. А теперь успокойтесь, любезный, вдумайтесь лучше в пословицу: как постелешь, так и ляжешь... Звучит сурово, но вы же знаете, что истина требует от своих последователей мужества.

Вы видите того уличного торговца со спутанной бородой? Его зовут Тонио. Сейчас он подойдет к нашему столику... Купите у него что-нибудь — маленькую гемму или пару болонских слезок. Как, вы не знаете? Это такие стеклянные капли, но стоит сломать тонкий, как волосок, кончик — и они брызнут крошечными осколками, похожими на кристаллики соли. Забава, не более... Но обратите внимание на выражение его лица!

Не правда ли, во взгляде этого человека есть что-то трагичное? А его глуховатый голос, когда он предлагает свой товар: болонские слезки, плетеный женский волос? Никогда не скажет он — плетеное стекло, всегда — женский волос. Я расскажу вам его историю, только не здесь, в этом убогом трактире, а по дороге домой, где-нибудь у озера, в парке...