Николай Алексеев-Кунгурцев - Лжецаревич

— До тех пор может многое перемениться. Пан Максим, например, может охладеть к панне Анджелике, уехать, умереть… Мало ли что…

— Гм… Куда же нам удалить Анджелику?

— Об этом уже я позабочусь. Подготовьте только пана Самуила.

Через несколько дней после этого разговора патер, встретясь с Максимом Сергеевичем, остановил его словами:

— Любезный пан, мне нужно с тобой поговорить.

— Я слушаю, отец Пий, — ответил молодой человек.

— Пойдем сядем в уголок, чтобы нам никто не помешал, и побеседуем.

— Сын мой! — ласково начал патер, когда они отошли в угол комнаты и сели там. — Я слышал, что ты хочешь вступить в брак с панной Анджеликой?

— Да, мой отец.

— Хвалю твое намеренье: добрая жена спасает от многого. А она будет тебе доброю женой.

— Уверен в этом.

— День свадьбы уже назначен?

— Нет еще.

— Еще нет? Что же так? Надо бы! Ну, а когда думаешь ты присоединиться к нашей святой церкви?

— Я этого совсем делать не думаю! — резко ответил молодой человек.

— Гм… Вот как! Почему же?

— Потому что наша церковь не менее свята, чем латинская. Незачем менять веру.

— Сын мой! Не подобает мужу и жене веровать розно.

— Этой розни у нас не будет: мы оба будем веровать в Иисуса Христа.

— Печально уж и то, что вам придется молиться в разных храмах. А будут дети — как вы станете наставлять их в законе Божьем? Каждый по-своему!

— Мы будем учить их верить в Бога.

— Этого мало, сын мой. У нас есть таинства, обряды, догматы — наши рознятся от ваших. Кроме того, не забудь, что ваша церковь еретическая. Вон боярин Белый-Туренин это осознал и хочет вступить на истинный путь. Хвала ему!

— Я думаю, верней, у вас ересь, а у нас истинная вера. Что о том спорить?! А боярин мне — не указ; мало ль отступников есть на белом свете? Есть такие, что и в басурманство перейдут, не то что в вашу веру.

— Гм… Так ты твердо решил не переходить?

— Твердо!

— А если панна Анджелика потребует?

— Она не потребует: она знает, что спастись можно в каждой вере, нужно только веровать всем сердцем.

— Так.

Патер поднялся.

— Ты это верно сказал, сын мой, что спастись можно во всякой вере. Ты веруешь — ты спасешься… Ты спасешься!

И он отошел от Максима Сергеевича, ласково кивнув ему головой. На бледных губах его играла улыбка.

Молодой человек заметил эту улыбку и призадумался, смотря вслед медленно удалявшейся темной тощей фигуре патера. Улыбка эта и ласковость отца Пия его тревожили; он лучше желал бы видеть его рассерженным.

— Э! Что тревожиться! — решил он наконец. — Захочет этот поп помешать мне жениться на Анджелике — силой возьму ее! Увезу тайком да и обвенчаюсь. Не стоит тревожиться!

И он уже с самым беспечным видом поспешил в сад, где, знал он, поджидает его невеста.

— Ах, как же так, Юзефочка, ах, как же так! Обещались, к свадьбе готовились, и вдруг…

— Виновато его упорство, закоснелость в ереси.

— Все-таки…

— Послушай, ведь нельзя же ради него губить душу нашей дочери.

— Конечно, конечно, но…

— Ну так и нужно принять решительные меры.

Она замолчала. Пан Самуил прошелся несколько раз по комнате.

Он был смущен, подавлен; он никогда не думал, что дело примет такой оборот; в душе он твердо надеялся, что пан Максим пожертвует православием ради невесты, как это сделал Белый-Туренин, и вдруг сегодня пани Юзефа объявляет ему, что Максим решился остаться в схизме, что поэтому брака его с Анджеликой нельзя допустить, и нужно возможно скорее на неопределенное время удалить дочь из дому.

Добрый пан совсем потерялся от такого сообщения. Будь его воля, он охотно бы согласился на брак своей дочери с «еретиком»; одно мгновение у него даже мелькнула мысль крикнуть: «А ну вас! Пусть поженятся молодые, если любят друг друга»! Но эта мысль только мелькнула и тотчас же пропала: слабовольный пан струсил — пани Юзефа так сурово смотрела на него. Приходилось поневоле соглашаться.

— Юзефочка… — робко заговорил он опять.

— Ну что?

— А скажи… того… Куда же мы удалим Анджелиночку?

— Я и сама не знаю хорошо. За это дело берется наш святой отец Пий. Он устроит ее в благонадежном месте. Я думаю, ему можно доверить?

— Гм… гм… Конечно, Юзефочка, конечно!..

Когда пан Самуил вышел из комнаты жены и встретился с Анджеликой, он отвернулся, чтобы скрыть влагу на своих глазах.

Девушка не заметила расстроенного вида отца и ничего не подозревала о заговоре против нее и Максима Сергеевича.

За последнее время она даже стала спокойнее; смутное беспокойство за будущее совершенно покинуло ее: мать не вспоминала более об «ереси» пана Максима, отец Пий стал с нею чрезвычайно любезен и ласков и тоже ни слова не говорил о религии ее жениха — чего же было тревожиться? Все, по-видимому, шло по-старому, пан Максим по-прежнему приезжал к ним ежедневно, встречали его приветливо; при таком положении можно ли было думать о чем-нибудь другом, как ни о предстоящем, уже недалеком, казалось, счастье? И спокойная духом девушка отдавалась радостным мечтам.

Однажды поутру, едва забрезжил рассвет, Анджелику разбудила мать.

— Одевайся! — приказала она.

— Зачем? Так рано!

— Нужно, — лаконически ответила пани Юзефа.

Анджелика взглянула на нее — лицо матери было холодно и сурово.

Еще не совсем пришедшая в себя от сладкого предутреннего сна, девушка торопливо оделась.

Вошли пан Самуил, отец Пий, какие-то темные фигуры.

Анджеликой начинал овладевать страх.

«Зачем они собрались сюда? Чего они хотят?» — думала она в беспокойстве.

— Ты не того, не очень тоскуй, Анджелиночка: тебя не на всегда… Так, на время… — забормотал отец.

Он не мог говорить, его душили слезы.

— Что? Что на время? — воскликнула девушка в страшной тревоге.

— На время… того… увезут… — начал было опять пан Самуил.

Его прервал сладкий тенорок отца Пия.

— Тебя на некоторое время удалят из родительского дома, дочь моя…

Анджелика испуганно вскрикнула, а патер спокойно продолжал:

— Для твоего блага. Дело идет о спасении и защите твоей души от сетей лукавого, и твои родители, как истинно благочестивые католики, решились принести эту жертву, желая лучше перенести тягостную разлуку с дочерью, чем видеть ее в когтях диавола. Они твердо решились свершить христианский подвиг, и ты напрасно плачешь — слезы не помогут. Покорись необходимости, простись с твоими родителями и поблагодари их за заботу о тебе.

— Да, слезы не помогут! Мы твердо решились, — проговорила пани Юзефа.

Пан Самуил громко всхлипнул.

— Но что же это? Господи! Я не хочу, не хочу! Не поеду! — говорила, заливаясь слезами, панна Анджелика.