Уильям Коллинз - Армадэль. Том 2

Подобно всяким другим случаям помешательства, это чувство ревности имело свой отлив и прилив, своё время внезапных вспышек и своё время обманчивого спокойствия, но, активное или пассивное, оно всё-таки постоянно было в ней. Своими подозрениями она обижала невинных служанок и оскорбляла посторонних женщин. Это помешательство вызывало часто слезы стыда и горечи на глазах дочери и проложило глубокие морщины на лице мужа; это составляло тайное несчастье маленького семейства уже много лет, а теперь переходило даже за границы их личной жизни и должно было иметь влияние на наступающие события в Торп-Эмброзе, которые касались будущих интересов Аллэна и его друга.

Взгляд на положение семейных дел в коттедже до приглашения новой гувернантки необходим для того, чтобы понять, как следуют серьёзные последствия появления мисс Гуильт на сцене.

Когда гувернантка, жившая у них много лет (женщина таких лет и такой наружности, что даже ревность миссис Мильрой успокоилась), вышла замуж, майор стал смотреть на вопрос о том, чтобы удалить дочь из дома, гораздо серьёзнее, чем жена его предполагала. С одной стороны, он сознавал, что в его доме происходили такие сцены, при которых молодая девушка не должна была присутствовать, с другой стороны, он чувствовал непреодолимое отвращение обратиться к единственному действительному средству — удалить свою дочь из дома не только в часы уроков, но и в праздничные дни. Когда борьба, поднявшаяся в его душе по этому случаю, прекратилась принятым решением пригласить новую гувернантку, природная наклонность майора Мильроя избегать неприятности, скорее чем идти к ним навстречу, обнаружилась своим обычным образом. Он опять закрыл глаза на свои домашние неприятности и возвратился, как возвращался уже сотни и сотни раз в прежних случаях, к утешительному обществу своего старого друга — к часам.

Совсем не то было с женой майора. Возможность, на которую не обратил внимания её муж, что новая гувернантка могла быть моложе и привлекательнее прежней, сразу же представилась уму миссис Мильрой. Она не сказала ничего. Втайне поджидая и втайне испытывая своё постоянное недоверие, она не возражала тому, чтобы муж и дочь оставили её и уехали на пикник, нарочно для того, чтобы иметь случай увидеть новую гувернантку первой. Гувернантка приехала, и тлеющий огонь ревности вспыхнул в миссис Мильрой в ту минуту, когда она и красивая гувернантка в первый раз посмотрели друг на друга.

По окончании свидания подозрения миссис Мильрой тотчас пали на мать мужа. Миссис было известно очень хорошо, что майор ни к кому другому не мог обратиться в Лондоне для получения необходимых сведений, ей было хорошо известно, что мисс Гуильт явилась по объявлению, напечатанному в газете, однако, зная это, она упорно закрывала глаза со слепым неистовством ревнивой женщины на этот бесспорный факт, и, наоборот, вспомнив последнюю из многочисленных ссор между ней и свекровью, кончившихся разлукой, она убедила себя, что мисс Гуильт была приглашена свекровью из мстительного чувства сделать вред ей. Заключение, сделанное даже слугами, свидетелями семейных скандалов, и сделанное справедливо о том, что мать майора, выбирая хорошо рекомендованную гувернантку для дочери своего сына, не считала своей обязанностью обратить внимание на то, неприятна ли будет красота этой гувернантки для жены майора, никоим образом не могло прийти в голову миссис Мильрой. Решение, которое её ревность к мужу во всяком случае заставила бы принять после того, как она увидела мисс Гуильт, вдвойне подкрепилось убеждением, теперь овладевшим ею. Только что мисс Гуильт закрыла дверь комнаты больной, как она прошипела слова:

— Не пройдёт и недели, моя милая, как вы отправитесь отсюда.

С этой минуты в бессонные ночи и томительные дни единственная цель, занимавшая эту больную женщину, состояла в том, чтобы найти предлог, как отправить новую гувернантку из дома. Помощь сиделки в качестве шпиона была куплена, как миссис Мильрой привыкла покупать другие услуги, которые сиделка не была обязана оказывать ей, — подарком платья из гардероба её госпожи. Один за другим наряды, теперь ненужные миссис Мильрой, использовались на то, чтобы удовлетворить жадность сиделки, ненасытную жадность безобразной женщины к нарядам. Подкупленная таким щегольским платьем, какого ей ещё не давали, домашняя шпионка получила секретное приказание и с гнусной радостью принялась за своё тайное дело.

Дни проходили, а дело не подвигалось, ничего из слежки не выходило. И госпожа, и служанка имели дело с женщиной, которая в хитрости им не уступала. Беспрестанные внезапные приходы к майору, когда гувернантка была в одной комнате с ним, не могла открыть ни малейшего неприличия в словах, взглядах или поступках с той или другой стороны. Подсматривание и подслушивание под дверями спальни гувернантки показали, что она долго по ночам не гасит свечу в своей комнате, что она стонет и скрежещет зубами во сне, а больше ничего. Бдительное наблюдение днём показало, что она аккуратно относила на почту свои письма сама, вместо того, чтобы отдавать их слугам, и что в некоторых случаях, когда она могла располагать своим временем, она вдруг пропадала из сада и обратно возвращалась одна из парка. Раз, только раз сиделка нашла случай пойти за ней из сада, и мисс Гуильт тотчас же заприметила её в парке и спросила чрезвычайно вежливо, не желает ли она гулять вместе с нею. Маленьких обстоятельств такого рода, которых было совершенно достаточно для воображения ревнивой женщины, было примечено множество, но обстоятельства, на которых можно было бы основать достаточный повод к жалобе майору, не было никаких. День проходил за днём, а поведение мисс Гуильт оставалось постоянно правильным, и отношения её к хозяину и к её ученице — постоянно безукоризненны.

Потерпев неудачу в этом отношении, миссис Мильрой старалась найти достаточный предлог к жалобе в аттестатах гувернантки, выпросив у майора подробное письмо, которое мать писала ему об этом. Миссис Мильрой читала и перечитывала его и никак не могла найти слабый пункт, отыскиваемый ею в каждой части письма. Все обыкновенные вопросы в подобных случаях были заданы, на все был дан простой и добросовестный ответ. Единственная возможность к придирке, которую можно было найти, заключалась в последних фразах письма.

«Я была так поражена, — говорилось в письме, — грацией, изяществом, обращением мисс Гуильт, что я воспользовалась случаем, когда она вышла из комнаты, и спросила, каким образом поступила она в гувернантки? Самым обыкновенным образом, сказали мне, грустное семейное несчастье, в котором она показала себя благородно. Она очень чувствительная девушка и не любит говорить об этом с посторонними. Это естественное нежелание, которое всегда деликатность предписывала мне уважать. Услышав это, я, разумеется, проявила такую же деликатность и со своей стороны. Разузнать семейные горести бедняжки не входило в мои обязанности. Мой долг было сделать только то, что я сделала, — удостовериться, что я нанимаю способную и достойную уважения гувернантку для моей внучки».

Читать дальше