Уильям Коллинз - Лунный камень

Даже такая простая просьба — столь сильно нечестивое влияние света! — как будто испугала тетушку. Она ответила, бросив на меня взгляд удивления, который было и поучительно и вместе с тем страшно видеть:

— Я сделаю, что могу, Друзилла, чтобы доставить вам удовольствие.

Нельзя было терять ни минуты. Часы на камине показали мне, что я едва успею сбегать домой, запастись первой серией избранных книг (скажем, всего лишь дюжиной) и вернуться вовремя, — чтобы застать стряпчего и расписаться как свидетельница на завещании леди Вериндер. Дав слово непременно вернуться к пяти часам, я поспешила по моему благотворительному делу.

Когда дело идет о собственных моих интересах, я смиренно довольствуюсь омнибусом. Вы получите полное представление о моей преданности интересам тетушки, если узнаете, что в данном случае я разорилась на кэб.

Приехав домой, я выбрала и покрыла отметками первую серию для чтения и вернулась на Монтегю-сквер с дюжиной книг в дорожном мешке, подобных которым не сыщешь в литературе никакой другой европейской страны. Я заплатила кучеру только то, что ему следовало. Он взял деньги с ругательством, а я немедленно протянула ему один из моих трактатов. Если бы я приставила ему ко лбу пистолет, этот негодяй не обнаружил бы большего испуга. Он вскочил на козлы и с нечестивыми восклицаниями недовольства ускакал во весь опор. И совершенно напрасно, — могу вам сказать это с радостью: я-таки успела посеять добрые семена, вопреки его собственной воле, бросив второй трактат в окно его кэба.

К моему великому облегчению, дверь отворила не служанка в чепчике с лентами, а лакей, доложивший мне, что приехал доктор и все еще сидит, запершись, с леди Вериндер. Мистер Брефф, стряпчий, также приехал с минуту назад и ждет в библиотеке. Меня провели в библиотеку и просили обождать.

Брефф, казалось, был удивлен, увидев меня. Он семейный стряпчий, и мы не раз встречались с ним в доме леди Вериндер. Я с огорчением должна сказать, что он постарел и поседел, занимаясь мирскими делами. В деловые свои часы этот человек был избранным пророком Закона и Мамоны, а в свободные часы одинаково был способен прочесть роман и разорвать брошюру.

— Вы приехали сюда на жительство, мисс Клак? — спросил он, взглянув на мой мешок.

Открыть ему то, что лежало в моем драгоценном мешке, значило бы просто вызвать поток нечестивых слов. Я унизила себя до его уровня и призналась, по какому делу приехала сюда.

— Тетушка сообщила мне, что собирается подписывать свое завещание, — ответила я. — Она была так добра, что просила меня быть одною из свидетельниц.

— А! Ну, что ж, мисс Клак, вы вполне годитесь в свидетельницы. Годами вы давно уже совершеннолетняя, и вы не имеете ни малейшего денежного интереса в завещании леди Вериндер.

Ни малейшего денежного интереса в завещании леди Вериндер! О, с какою признательностью услышала я это! Если бы тетушка, обладая тысячами, вспомнила и бедную меня, для которой даже пять тысяч значат очень много, и если бы мое имя появилось в завещании в связи с маленьким наследством, — мои враги могли бы еще усомниться в причине, заставившей меня привезти с собою избранные сокровища моей библиотеки и истощить мои ничтожные средства на разорительный наем кэба. Но теперь в этом не мог сомневаться даже самый жестокий поноситель. Гораздо лучше, что произошло именно так!

О, наверное, наверное, гораздо лучше!

Я была оторвана от этих утешительных размышлений голосом мистера Бреффа. Мое молчание, исполненное раздумья, по-видимому, тяготило этого суетного человека и принуждало его, так сказать, обращаться ко мне против его собственной воли.

— Ну, мисс Клак, каковы последние новости в ваших благотворительных кружках? Как поживает ваш приятель мистер Годфри Эбльуайт после таски, заданной ему мошенниками на Нортумберленд-стрит? Хорошенькую историю рассказывают в моем клубе об этом благочестивом джентльмене!

Я смолчала на тон, каким этот человек заявил мне, что я совершеннолетняя и не имею никакого денежного интереса в завещании тетушки. Но тон, каким намекнул он на милого мистера Годфри, вывел меня из терпения. Считая себя обязанной, после всего, что случилось в моем присутствии в этот день, утверждать невиновность моего чудного друга, кто бы и где бы ни стал сомневаться в ней, — я почувствовала необходимость включить в исполнение этого справедливого намерения язвительный укор мистеру Бреффу.

— Я не вращаюсь в свете, — сказала я, — и не пользуюсь преимуществом, сэр, быть членом вашего клуба. Но я случайно узнала историю, на которую вы намекаете, и знаю также, что более гнусной лжи, чем эта история, не было выдумано никогда.

— Да, да, мисс Клак, — вы верите вашему другу. Это довольно естественно. Но мистеру Годфри Эбльуайту не так легко будет убедить весь свет, как комитет дам-благотворительниц, — факты говорят против него. Он был в доме, когда пропал алмаз, он первый уехал из этого дома в Лондон.

Это очень некрасивые обстоятельства, сударыня, если взглянуть на них с точки зрения последних событий.

Я знаю, что мне следовало остановить его, прежде чем он будет продолжать дальше. Мне следовало сказать ему, что он говорит, не имея представления о свидетельстве невиновности мистера Годфри, выданном ему единственным лицом, чье право тут неоспоримо, поскольку связано с положительным знанием истины. Увы! Искушение довести самого юриста до необходимого сознания своей не правоты было сильнее. Я спросила у него с видом полной невинности, что он подразумевает под «последними событиями».

— Под последними событиями, мисс Клак, я подразумеваю те события, в которых замешаны индусы, — начал мистер Брефф, все более и более беря верх надо мною, по мере того как он продолжал. — Что делают индусы, как только их выпускают из фризинголлской тюрьмы? Они прямо отправляются в Лондон и начинают пристально наблюдать за мистером Люкером. Что говорит мистер Люкер, когда просит защиты у полиции? Он признается, что подозревает одного иностранного работника в своем магазине в сообщничестве с индусами.

Может ли быть более ясное доказательство, что мошенники нашли сообщника между людьми, служащими у мистера Люкера? Очень хорошо. Что следует затем?

Мистер Люкер боится — и весьма основательно — за безопасность драгоценной вещи, которую он взял в залог. Он дает ее тайно (под общим названием, не упомянув, какая это вещь) на сохранение банкиру. Удивительно хитро с его стороны, по индусы тоже удивительно хитры с своей стороны. Они подозревают, что «драгоценная вещь» перенесена с одного места на другое, и они избирают необыкновенно смелый и удачный способ, чтобы проверить свои подозрения. Кого они хватают и обыскивают? Не только мистера Люкера, — что было бы довольно понятно, — но и мистера Годфри Эбльуайта также. Почему?