Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том I

— Так-так, — (тоном крайнего сарказма), — а нельзя ли узнать, где это ты был весь день?

— На Булле.

— А! — (тон смягчался). — Окунулся?

— Да.

— Ладно, тут есть какой-то смысл. Я не против. До тех пор пока ты не с этой canaille, — (подозрительным тоном). — Так я могу быть уверен, что ты не шлялся с Бриджами или с подобной избранной публикой?

— Абсолютно уверен.

— Тогда порядок. Это все, что мне надо. Держись подальше от них… А Морис был с тобой?

— Да.

— Так где ж он?

— Думаю, наверху.

— А почему он не спустился?

— Не знаю.

— Гм… — (тон вновь пережевываемого сарказма). — Клянусь Богом, ты и твой братец, это такая парочка любящих сыновей!

Линч объявил Стивена первейшим из всех ослов в христианском мире, узнав, что тот отверг предложения иезуитов:

— Представь только, какие ночи ты б мог иметь!

— Ты удручающе низменная личность, — отвечал Стивен. — После всего, что я вдалбливал в эти твои торгашеские мозги, ты непременно вылезешь преподнести мне какую-нибудь пакость.

— Но почему ж ты отказался? — недоумевал Линч.

Лето шло уж совсем к концу, и вечер становился прохладным. Линч прохаживался взад и вперед в портике Библиотеки, держа руки в карманах и сильно выпятив грудь. Стивен шел рядом:

— Я молод, не так ли?

— Да — это — так.

— Отлично. Моя единственная предрасположенность — к сочинению прозы и стихов. Не так ли?

— Допустим, так.

— Чудесно. Я не предназначен быть клерком в пивоварне.

— Я думаю, это было бы опасно, пускать тебя в пивоварню… особенно иногда.

— Я не предназначен к этому — и довольно. Я поступил в эту лавочку под названием «университет», чтобы повстречать людей близкого мне возраста и душевного склада… Ты знаешь, что я там повстречал.

Линч в согласном отчаянии закивал головой.

— Я обнаружил толпу запуганных мальчуганов, сбитых вместе круговою порукой робости. Единственное, чего ищет их взор, — это будущая должность: чтобы обеспечить себе эту будущую должность, они готовы примкнуть к любым взглядам или от них отречься, готовы трудиться в поте лица, чтобы войти в милость к иезуитам. Они обожают Иисуса, Марию и Иосифа; верят в «непогрешимость» папы и во все его похабные вонючие преисподние; они чают тысячелетнего царства прославленных верных и поджаренных безбожников… Боже Сладчайший и Всемогущий! Взгляни на это светлое прекрасное небо! Ты чувствуешь прохладный ветерок на лице? Вслушайся в [моему] наши голоса здесь, в портике, — не потому что [он] это мой и твой голос, а потому что это людские голоса: и неужели вся эта чушь тут же не сойдет с тебя, как с гуся вода?

Линч согласно кивнул; Стивен продолжал:

— Абсурд, чтобы я пустился ползать, и клянчить, и умолять, и выпрашивать у этих шутов, которые сами всего-навсего попрошайки. Почему мы не можем извергнуть эту чуму из наших мыслей, из общества, чтобы люди могли свободно ходить по улицам, не сталкиваясь на каждом углу с каким-нибудь застарелым лицемерием или предрассудком? Я буду, по крайней мере, стараться. Я ничего не возьму от них. Не буду служить под их началом. Не буду им подчиняться, ни внешне, ни внутренне. И Церковь, и любое учреждение, это не какая-то незыблемость словно Гибралтар. Вычтем из нее людей, ее членов, и прочность ее станет куда менее очевидной. Я вычту, по крайней мере, себя — а ты учти, что если мы примем потомство индивида за дюжину, то в результате вычитания одного Церковь может в конце концов потерять двенадцать в энной степени членов.

— А ты не слишком щедр в расчете потомства? — спросил Линч.

— Я не сказал тебе, что я встретил сегодня отца Хили? — отозвался вместо ответа Стивен.

— Нет, а где?

— Иду я по берегу Канала с датской грамматикой (теперь я за это взялся как следует. Скажу поздней почему) — и тут встречаю никого иного, как этого коротышку. Он шествовал прямиком «в золото заката:» все его морщины и складки на физиономии были вызолочены. Глянул на мою книгу и сказал, очень интересно: как ему кажется, это чрезвычайно интересно, знать разные языки и их сравнивать. Потом вгляделся в даль, в закатное солнце, и тут внезапно — представь только! — рот у него раскрывается и производит медленный, беззвучный зевок… Понимаешь, это почти вызывает шок, когда с человеком при тебе неожиданно происходит что-то такое…

— Скоро у него будет кое-какое дело, — сказал Линч, указывая на небольшую компанию, остановившуюся в дверях, весело беседуя и смеясь. — Он станет не такой сонный.

Стивен тоже поглядел на компанию. Эмма, Мойнихан, Макканн и две дочки мистера Дэниэла были явно в повышенном настроении.

— Да, я думаю, вскоре она займется этим уже на законных основаниях, — сказал [Линч] Стивен.

— Я-то о другой парочке, не о ней, — уточнил Линч.

— А, Макканн… Она, знаешь ли, для меня уже ничего не значит.

— Позволь тебе не поверить.

Сборник из 15 рассказов, написанных Джойсом в период с 1904 по 1907 гг.

Джойс писал, что хочет изобразить моральную историю своей страны и преподнести публике четыре ее аспекта: детство, отрочество, зрелость и публичную жизнь. Подчиняясь этой цели, рассказы сборника можно разделить на четыре группы:

- «Детство»: рассказы «Сестры», «Встреча», «Аравия».

- «Отрочество»: рассказы «Эвелин», «После гонок», «Два рыцаря», «Пансион».

- «Зрелость»: рассказы «Облачко», «Личины», «Земля», «Несчастный случай».

- «Публичная жизнь»: рассказы «В День плюща», «Мать», «Милость Божия», «Мертвые».

На этот раз надежды для него не было: уже третий удар. Каждый вечер я проходил мимо дома (было время каникул), изучал освещенный квадрат окна — и находил из вечера в вечер, что он светится как всегда, тихим и ровным светом. Если бы он умер, думал я, то штора была бы темней и я бы заметил отсветы свечек, ведь в изголовье покойника полагается ставить две свечки. Он говорил мне не раз: «Я уж теперь не от сего мира» [65] Парафраз Ин. 8: 23. , но я считал, это пустые слова. Теперь я знал, что это была правда. Каждый вечер, оглядывая окно, я тихо повторял про себя слово паралич. Для меня оно звучало всегда странно, как слово гномон в геометрии Евклида и слово симония в катехизисе. Но сейчас оно стало звучать для меня как имя какого-то зловредного и греховного существа. Оно вызывало у меня страх, но вопреки страху меня тянуло приблизиться к нему и увидеть его смертоносную работу.

Старый Коттер сидел у камина и курил, когда я спустился к ужину. Пока тетя мне накладывала болтушку, он сказал, как бы возвращаясь к какому-то своему прежнему замечанию: