Элизабет Гаскелл - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

− Мисс Хейл отличается правдивостью? — с горечью спросил мистер Торнтон. Но уже в следующий момент он был готов прикусить свой язык. Кто он такой? И почему он должен стыдить ее? Каким злым он был сегодня вечером: сначала ворчал, потому что его так долго удерживали от нее, потом его рассердило упоминание имени, которое, как он думал, принадлежало более удачливому возлюбленному. Потом он огрызался из-за того, что его задевали недостаточно серьезные, по его мнению, фразы доброго старого друга всех собеседников, чьи манеры были хорошо известны мистеру Торнтону, знакомому с ним уже несколько лет. А затем заговорил с Маргарет так грубо! Она не встала и не покинула комнату, как делала это раньше, когда его грубость или манеры сердили ее. Она сидела безмолвно, бросив на него мимолетный взгляд, полный огорченного удивления, из-за чего ее глаза стали похожи на глаза ребенка, который получил неожиданный отказ. Печаль заполнила ее взгляд, а затем Маргарет опустила глаза и склонилась над шитьем, не произнеся ни слова. Но мистер Торнтон не мог не смотреть на нее, он увидел, как, вздохнув, она затрепетала. Он почувствовал то, что почувствовала бы мать, что «журит дитя, качая колыбель», если бы ей пришлось уйти до того, как улыбка уверила ребенка в возвращении ее любви. Он отвечал резко и коротко. Он был беспокойным и злым, не в состоянии отличить шутку от серьезности, желая только взгляда Маргарет, ее слова, чтобы пасть перед ней на колени в раскаянии и смирении. Но она не смотрела на него и не говорила. Ее тонкие пальцы порхали над шитьем так монотонно и быстро, как будто она занималась этим всю жизнь. Он ей безразличен, подумал мистер Торнтон, иначе неистовая страсть его желания заставила бы ее поднять глаза, хотя бы только на мгновение, чтобы прочитать запоздалое раскаяние в его взгляде. Он мог бы поразить ее прежде, чем уйти, произнеся какую-нибудь явную резкость, чтобы заслужить право рассказать ей о раскаянии, что терзало его сердце. Хорошо, что долгая прогулка на свежем воздухе выветрила эти мысли из его головы. К нему вернулась мрачная решимость: впредь он будет видеть Маргарет как можно меньше — ее лицо и фигура, звуки ее голоса, словно нежные переливы совершенной мелодии, имели над ним такую власть, что выводили его из равновесия. Что ж! Он узнал, что любовь — острая боль, жестокое пламя. Но, пройдя через этот огонь, он достигнет спокойной зрелости, станет опытнее и человечнее, познав это великое чувство.

Когда мистер Торнтон вышел из комнаты, Маргарет поднялась со своего места и стала медленно сворачивать шитье. Оно казалось необычно тяжелым для ее слабых рук. Во всем ее облике сквозила усталость. Когда все трое стали прощаться перед сном, мистер Белл высказал осуждение мистеру Торнтону.

− Я никогда не видел человека, так избалованного успехом. Он не выносит никаких шуток. Кажется, все болезненно затрагивает его достоинство. В прошлом он был простым и славным, как ясный день. Его нельзя было обидеть, потому что в нем не было тщеславия.

− Он и сейчас не тщеславен, — сказала Маргарет, отворачиваясь от стола и говоря тихо, но отчетливо. — Сегодня он был не в себе. Что-то, должно быть, рассердило его перед тем, как он пришел сюда.

Мистер Белл внимательно посмотрел на нее поверх очков. Маргарет встретила его взгляд совершенно спокойно, но как только она вышла из комнаты, он сказал:

− Хейл! Вас не удивило, что Торнтон и ваша дочь испытывают, как говорят французы «tendresse» [40] Tendresse — симпатия, нежность (фр.) . друг к другу?

− Не может быть! — сказал мистер Хейл, сначала пораженный, а потом взволнованный новой идеей. — Нет, я уверен, вы ошибаетесь. Я почти уверен, что вы ошибаетесь. Если что-то и есть, то только со стороны Торнтона. Бедняга! Я надеюсь, что он не думает о ней, поскольку уверен, что она не полюбит его.

− Ну! Я — холостяк и избежал всех романов в своей жизни, поэтому моему мнению не стоит верить. И еще я бы сказал, что у Маргарет были заметны явные признаки!

− Нет, я уверен, вы ошибаетесь, — ответил мистер Хейл. — Она, может, и нравится ему, хотя на самом деле все время была почти груба с ним. Только не она!..Маргарет никогда не думала о нем, я уверен! Ей такое даже в голову не приходило.

− А вот в сердце вошло. Но я мог и ошибиться. Впрочем, прав или не прав, а я очень хочу спать. Итак, нарушив ваш безмятежный сон своими неуместными фантазиями, я удалюсь к себе со спокойной душой.

Мистер Хейл решил, что не будет волноваться из-за подобной бессмысленной идеи, поэтому он лежал без сна, заставляя себя не думать об этом.

На следующий день мистер Белл, прощаясь, предложил Маргарет рассчитывать на его помощь и защиту во всех затруднениях, какими бы они ни были. А мистеру Хейлу он сказал:

− Ваша Маргарет завладела моим сердцем. Позаботьтесь о ней, она слишком хороша для Милтона и подходит только для Оксфорда. Пока что я не могу выдать ее замуж. Когда смогу, я приведу своего молодого человека и поставлю его рядом с вашей молодой леди, так же, как джин из Арабских сказок принес принцу Каралмазану в невесты сказочную принцессу Бадуру.

− Я прошу вас не делать ничего подобного. Вспомните о произошедших несчастьях. И, кроме того, я не могу обойтись без Маргарет.

− Нет. Она будет заботиться о нас еще лет десять, когда мы превратимся в двух раздражительных, больных стариков. Серьезно, Хейл! Мне бы хотелось, чтобы вы уехали из Милтона. Это самое неподходящее для вас место, хотя именно я рекомендовал вам его. Если бы вы уехали, я бы отринул все сомнения и согласился бы жить при колледже. А вы и Маргарет могли бы приехать и жить в приходе: вы бы стали мирским священником и избавили бы меня от бедняков. А она была бы нашей домохозяйкой — деревенской леди Баунтифул, [41] Леди Баунтифул — женщина, которой доставляет удовольствие показывать людям, как она богата и щедра, раздавая вещи бедным людям. и читала бы нам перед сном по вечерам. Я был бы счастлив жить такой жизнью. Что вы об этом думаете?

− Никогда! — решительно ответил мистер Хейл. — Я уже заплатил страданиями за самую большую перемену в своей жизни. Здесь я буду доживать свои дни, и здесь я буду похоронен и позабыт.

− Все же я не отказываюсь от своих намерений. Только больше я не стану вас ими искушать. Где Жемчужина? Подойдите, Маргарет, поцелуйте меня на прощание. И не забывайте, моя дорогая, где вы можете найти настоящего друга и помощь, которую он будет в силах оказать вам. Вы — мое дитя, Маргарет. Помните это, и «Благослови вас Бог!»

Мистер Хейл и Маргарет снова вернулись к тихой, монотонной жизни, которую вели прежде. Не было больной и связанных с нею надежд и страхов. Даже Хиггинсы, так долго искавшие их участия, перестали вспоминать о них при любой нужде. Лишь дети Баучера нуждались в заботе Маргарет. И она довольно часто навещала Мэри Хиггинс, которая присматривала за детьми. Две семьи жили вместе в одном доме — старшие дети посещали школу, а за младшими — пока Мэри была на работе — присматривала добрая соседка, чей здравый смысл поразил Маргарет в день смерти Баучера. Конечно, ей платили за ее хлопоты. И в действительности, заботясь и пристраивая этих сирот, Николас показал, что способен трезво рассуждать и рассчитывать свои силы, что противоречило его прежним странным и необдуманным поступкам. Он был так поглощен своей работой, что за эти зимние месяцы Маргарет редко видела его. Но, встретившись с ним, заметила, что он вздрагивает при любом упоминании имени отца этих детей, которых он так сердечно и тепло принял под свою опеку. И еще ему нелегко было говорить о мистере Торнтоне.