Элизабет Гаскелл - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Леди Гленмайр (которой Крэнфорд, по-видимому, пришелся очень по вкусу) считала, что миссис Джеймисон вовсе незачем ехать в Челтнем, и не раз и не два ясно давала понять, что это затея мистера Муллинера, который очень перепугался, когда на дом было совершено нападение, и с тех пор имел обыкновение жаловаться на то, какая это тяжкая обязанность — защищать стольких женщин. Но как бы то ни было, миссис Джеймисон уехала в Челтнем под охраной мистера Муллинера, а леди Гленмайр осталась единственной хозяйкой в доме с поручением следить, чтобы служанки не обзаводились дружками. Дракон из нее получился очень милый, и едва выяснилось, что ей можно остаться в Крэнфорде, как она пришла к выводу, что ничего лучше поездки миссис Джеймисон в Челтнем нельзя было и придумать. Свой дом в Эдинбурге она сдала и пока не имела собственного крова, а потому необходимость присматривать за удобным жилищем ее свойственницы пришлась ей очень кстати.

Мисс Пул полагала, что может с полным правом считаться героиней ввиду принятых ею решительных мер, когда она бежала от двух мужчин и одной женщины, которых она теперь называла не иначе, как «эта шайка убийц». Их внешность она описывала в самых ярких красках, и я заметила, что при каждом повторении ее рассказа к этой внешности добавлялась какая-нибудь новая злодейская черта. Один был высок — и стал великаном, прежде чем мы окончательно с ним расстались; разумеется, волосы у него были черные — и мало-помалу они превратились во всклокоченную гриву, падавшую ему на глаза и на плечи. Другой был низенький и коренастый — и прежде чем с ним было покончено, на спине у него вырос горб; волосы у него были рыжеватые, но скоро стали, морковными, и она была почти уверена, что один глаз у него слегка косил — оба глаза у него свирепо смотрели в разные стороны. А у женщины глаза горели злобой, и она отличалась мужским телосложением — скорее всего переодетый мужчина; позже мы услышали про щетину на ее подбородке, про басистый голос и мужскую походку.

Если мисс Пул с восторгом рассказывала о событиях этого дня всем, кто о них расспрашивал, то другие куда менее гордились своими столкновениями с грабителями. Мистер Хоггинс, врач, подвергся нападению у самого своего порога, едва дернул звонок, и два негодяя, скрывавшиеся в тени крыльца, успели заткнуть ему рот и ограбить его прежде, чем слуга открыл дверь. Мисс Пул не сомневалась, что этот разбой, конечно, окажется делом рук «ее шайки», и в тот же день, когда узнала про него, поспешила проверить, в порядке ли ее зубы, и расспросить мистера Хоггинса. От него она пришла прямо к нам, а потому мы узнали то, что она узнала непосредственно из первоисточника, пока еще пребывали в волнении, вызванном этой животрепещущей новостью, — ведь само событие произошло накануне вечером.

— Ну уж! — сказала мисс. Пул, опускаясь на стул с решительностью человека, который постиг смысл жизни и всего сущего (а такие люди никогда не ступают легко и садятся всегда плотно). — Ну уж, скажу я вам, мисс Мэтти! Мужчины — это мужчины. Любой из них желает, чтобы его считали Самсоном и Соломоном, вместе взятыми, таким сильным, что никто не способен побить его, и таким мудрым, что перехитрить его невозможно. Вы, наверное, замечали, что они всегда все знают наперед, хотя объявляют об этом, только когда что-то уже случится. Мой отец был мужчиной, и я хорошо знаю всю их породу.

Она умолкла, чтобы перевести дух, и мы с удовольствием воспользовались бы этой паузой, дабы исполнить роль хора, но не совсем понимали, что нам следует сказать и какой, собственно, мужчина вызвал эту филиппику против всей их породы. А потому мы поддержали ее лишь укоризненным покачиванием головы и негромким восклицанием:

— Да, они непостижимы, что и говорить!

— Нет, вы только подумайте! — продолжала мисс Пул. — Я подвергаю себя опасности лишиться еще одного из оставшихся у меня зубов (ведь это ужасно, в какой власти у дантиста мы оказываемся! Я, например, всегда разговариваю с ними очень кротко, пока не вырву рта из их когтей), и все-таки мистер Хоггинс оказывается настоящим мужчиной и не желает сознаваться, что его вчера вечером ограбили!

— Так его не ограбили!? — воскликнул хор.

— Откуда вы это взяли! — вскричала мисс Пул, разгневавшись на наше легковерие. — Я убеждена, что его ограбили, как мне и рассказывала Бетти, только ему стыдно сознаться в этом. И разумеется, очень глупо, что он допустил, чтобы его ограбили на его собственном крыльце. Возможно, он чувствует, что это отнюдь не возвысит его в глазах общества, а потому пытается скрыть случившееся. Но он мог бы не стараться обмануть меня, утверждая, будто я слышала преувеличенное описание мелкой кражи, случившейся на прошлой неделе, когда у него из кладовой на заднем дворе похитили кусок баранины. Он имел наглость добавить, что, по его мнению, мясо утащила кошка. Не сомневаюсь, что, докопайся я до истины, оказалось бы, что это был тот самый переодетый женщиной ирландец, который шпионил вокруг моего дома, прикрываясь историей о голодных детях.

После того как мы надлежащим образом осудили скрытность мистера Хоггинса и выбранили мужчин вообще, ссылаясь на него, как на типичного их представителя, мы вернулись к той теме, которую обсуждали, когда пришла мисс Пул, — а именно, можем ли мы в столь беспокойные времена принять приглашение, только что полученное мисс Мэтти от миссис Форрестер, которая, по обыкновению, хотела бы ознаменовать годовщину своей свадьбы чаем в пять часов и партией в преферанс после чая. Миссис Форрестер упомянула, что приглашает нас не с легкими сердцем, так как дороги, она боится, не безопасны. Но, продолжала она, может быть, кто-нибудь из нас согласится взять портшез, а остальные, ускорив шаги, попробуют не отстать от бегущих рысцой носильщиков, и таким образом все мы благополучно доберемся до Оверплейса, городского предместья. (Нет, предместье — это слишком пышное обозначение для кучки домиков, отделенных от Крэнфорда пустырем ярдов в двести шириной, через который вела темная и уединенная дорога.) Можно было не сомневаться, что мисс Пул ждет дома такая же записка, а потому ее визит к нам оказался очень кстати: мы могли подробно обсудить с ней это приглашение. Мы все предпочли бы отклонить его, но чувствовали, что было бы жестоко предоставить миссис Форрестер в одиночестве вспоминать свою не очень счастливую и не слишком удачно сложившуюся жизнь. Мисс Мэтти и мисс Пул в течение многих лет обязательно бывали у нее в этот день, и теперь они храбро решили не отступать перед ужасами Темного проселка, лишь бы сохранить верность дружбе.

Однако, когда наступил вечер, мисс Мэтти (ибо было единодушно решено, что ввиду легкой простуды портшезом воспользуется она), прежде чем ее упрятали туда, как чертика в коробочку, взяла с носильщиков обещание, что они — что бы ни случилось — не убегут и не бросят ее, запертую в портшезе, на расправу убийцам. Но я заметила, что, после того как они дали требуемое обещание, ее лицо все же, выразило суровую решимость мученицы, и, глядя на меня сквозь стеклянную дверцу, она печально и зловеще покачала головой. Тем не менее мы добрались до дома миссис Форрестер вполне благополучно и только сильно запыхались — ведь речь шла о том, кто быстрее пробежит Темный проселок, и, боюсь, бедную мисс Мэтти порядком растрясло.