Виктор Ирецкий - Тайфун [Собрание рассказов]

Я давно заметил, что доска была гнилая, и она вряд ли выдержала бы тяжесть грузного старика.

— Будьте осторожны, — поторопился я предупредить его. — Доска гнилая.

Он обернулся, удивленно посмотрел на меня, словно я сказал нечто совершенно неуместное и — высокомерно улыбнулся.

— Мне бояться нечего, — заметил он беспечным тоном, но все-таки доской не воспользовался. Посмотрев вдаль, он вернулся к скамье, снова уселся и только тогда добавил: — Я не боюсь смерти.

Мне не хотелось поддерживать разговор, и я промолчал. Но, должно быть, на моем лице он успел уловить достаточное недоумение и поспешил объясниться:

— Я действительно не боюсь смерти, потому что знаю наперед, что она минует меня. По крайней мере, здесь.

Я презрительно подумал: «Астролог, составитель гороскопов?..».

И из вежливости спросил:

— Вы, вероятно, астролог? Или верите в астрологию?

— О, нет, — ответил он недовольно. — Избави Бог! Этим я не занимаюсь. Астрология — либо шарлатанство, либо ребячество. И то и другое мне совершенно чуждо. Но, чтобы у вас не оставалось недоумения от только что сказанного мною, я могу пояснить свои слова. Полагаю, это будет вам интересно.

Я кивнул головой.

Старик подумал немного, затем внимательно посмотрел на меня сумрачными глазами и начал рассказывать.

— Я действительно начну с одного старинного итальянского астролога по имени Гвидо Бонати, который утверждал, что в 1223 году он встретил человека, бывшего современником Христа. Этого человека, по его словам, звали Буттадеус, что значит «ударивший Господа». А получил он свое позорное прозвище за то, что, когда Христос шел на Голгофу, Буттадеус в фанатичной ярости приверженца старины ударил Его по лицу. И вот, за это Буттадеус будто бы был осужден на вечные скитания. Но я должен сказать, что это неправда. Это клевета. И прежде всего клевета на Самого Христа. Ибо кроткий Христос не мог быть столь мстительным и жестоким, чтобы обречь кого-то на вечную муку. И Данте поступил совершенно правильно, что в своей «Божественной Комедии» поместил обманщика Бонати в один из девяти кругов ада. Но все же неправда продолжалась много столетий, и много почтенных людей прибегали к этой лжи, чтобы вызывать сугубую жалость к Христу и ненависть к Его противникам. Так поступали английский монах Роджер Вендуэр, путешественник Ян Мехельн, епископ Шлезвитский Эйцен, Филипп Муске и другие. Даже такой ученый, как монах Сент-Альбанского монастыря Матвей Парижский, который любил говорить, что «лгать значит оскорблять Господа», — и тот прибегал к упомянутой небылице, переиначив имя Буттадеуса в Картафила, не замечая того, что это имя означает по-гречески «очень любимый». Как же может человек, осужденный Христом на вечную муку, называться «очень любимым»!.. Когда нравы становились более жестокими, уже недостаточно было рассказывать, что кто-то ударил Христа, пришлось снабдить этого дерзкого человека железной перчаткой. Но опять-таки: я утверждаю, что и это неправда. Дело обстояло не так, и можете мне поверить, что я лучше других знаю, как это случилось, потому что… потому что я и есть этот человек, именуемый Вечным Жидом. Вы меня слушаете?

Я был тогда совсем молодым и стоял на пороге своего дома, наблюдая проходившую мимо меня толпу. С криками и насмешками она сопровождала Христа, шедшего на Голгофу. Я видел Его впервые, но знал, что Он объявил Себя Сыном Человеческим и обещал воскреснуть после смерти, чтобы войти в Царствие Свое. В нашей религии ничего об этом не говорилось, и я считал, что Христос лжепророк, каких было немало в те времена. И поэтому, когда, изнемогая под тяжестью креста, Иисус остановился, чтобы отдохнуть, я насмешливо закричал ему: «Чего же ты медлишь? Тебе ведь смерть не страшна!». Христос с улыбкой посмотрел на меня и сказал: «Я пойду. Но ты будешь ждать Моего возвращения, чтобы убедиться в истине всех Моих слов». Я вернулся в свой дом, где жил мой отец-плотник и моя мать-портниха, шившая платья для левитов. Очень скоро я забыл о Христе, как и многие из моих соплеменников, и вспомнил о Нем только через много лет, когда уже был стар. К тому времени император Тит Веспасиан разрушил Иерусалим, моя семья вынуждена была бежать из Палестины в Александрию, один за другим умирали мои сверстники, а я, немощный, убогий и пресыщенный годами, еще не чувствовал приближения смерти и испытывал худшее, что может испытывать человек, ибо я видел смерть своих детей и пережил всех своих внуков. Вот тогда я вспомнил о словах Иисуса из Назарета и рассказал о них кому-то из окружающих. Мой необычный рассказ дошел до людей, называвших себя христианами, и они стали толпами приходить к моему дому, чтобы упрекать меня за ошибку, содеянную в молодости и по неразумению. И я бежал от них. Бежал сначала на остров Кипр, оттуда в Рим, чтобы, подобно капле, попавшей в море, затеряться среди множества разноплеменных людей, населявших этот великий город.

Но слух обо мне неотступно сопровождал мои скитания. Где бы я ни появлялся, до меня тотчас же доходил рассказ о блуждающем по свету еврее, от которого отворачивается даже смерть. Мне приписывали разные чудодейства, утверждали, что по ночам у меня на лбу горит крест, что старикам я могу возвращать молодость, что я узнаю судьбу по созвездиям и что, спознавшись с дьяволом, я из навоза умею делать полноценное золото. Все это неправда. Правда лишь то, что я не умираю и каждые семьдесят лет возвращаюсь на прежние места… В своих скитаниях я питался подаянием, которое давали мне мои единоверцы, но чаще всего я зарабатывал хлеб свой советами житейского опыта, мелкой торговлей и рассказами про старину. Вся история человечества прошла перед моими глазами, и вряд ли кто-нибудь другой мог так легко сопоставлять настоящее с прошлым. К тому же Господь одарил меня памятью, и в ее архивах сохранилось все. Но дар этот поистине двусторонний, ибо, сохраняя воспоминания о хорошем, он сохраняет и воспоминания о злом, и так как доброты всегда было мало на земле, — боль преобладала. Оттого я сутул и согбен, и в глазах у меня люди видели печаль тысячелетий. И хотя других внешних признаков на мне не было, но меня действительно часто узнавали, точно Господь в самом деле наложил на меня нестираемый знак, пугавший людей. К тому же смерть упорно избегала меня, что повергало в изумление окружающих и еще более отмечало мое избранничество. Вот почему, чуждаясь пристальных взглядов и переходя с места на место, я стал менять свое имя, дабы скрыть свои следы. Я выбирал имена простые, обычные, ничем не желая выделяться, но людская молва именовала меня вычурно-звучно, называя то Буттадеусом, то Фалсатом, то Малком, то Родуином, то Картафилом, то Агасфером. Только один раз — это было в Брабанте в 1640 г. — я избрал для себя имя Исаак Лакедем, что означает «человек древнего мира», но когда меня узнали, я снова переменил свое прозвище на простое, незначительное и с тех пор никогда не поступаю иначе. Легенда обо мне пронеслась по всему миру, но в этом я повинен разве только тем, что, спасаясь от указующих перстов, я неустанно блуждал по всей земле — по югу Франции, по Рейну, в Нидерландах, по Богемии и Польше — и запечатлевался в памяти людей, склонных к таинственному и необычному. И разумеется, всегда находились тщеславные и корыстные люди, умело пользовавшиеся этими слабостями окружающих, чтобы пленить их воображение тайным признанием, что они, как и я, никогда не умирают и помнят Христа. Так говорил о себе Калиостро, так поступал граф Сен-Жермен, тоже выдававший себя за Вечного Жида, вдобавок будто бы знавшего составы жизненного эликсира. Он действительно был еврей, но из Эльзаса, по фамилии Эймар, и на вечность не был обречен. Он был просто обманщик.