Илья Эренбург - Шесть повестей о легких концах

Князь Дуг-Дугоновский.

Завы и нонпарель быстро раскупают сахар, спички, но равнодушно поглядывают на маркизу. Князь нервно следит за поворотами завских голов. Потом закрывает глаза. Всё расплывается. Как в каждом приличном фильме — видение. Набегают: нянюшки, «Золотой ярлык» Эйнема, институтки в белых пелеринках, оскалившийся богомольно денщик, наусники, букет роз от Ноева, портрет Государя Императора в бронзовой раме, барышни, мотыльки, звезды и луна, открытки с видами, уха с расстегаями и прочие вещи. Они исполняют четвертую фигуру кадрили, потом встают во фронт. «Золотой ярлык», козыряя, церемониальным маршем входит в рот князя. Мотылек опускается на его породистый нос. Князь вздрагивает, раскрывает глаза. На носу — муха. Подходит баба с арбузами вместо грудей, рассматривает вазу, приценивается. В это время появляется Нечто — на голове пылесос, где полагаются руки — семиколенные печные трубы, живот чешуйчатый, из пупа торчит спираль, всё вместе на детском трехколесном велосипедике. Нечто держит плакат:

Зри С. С.

Новое искусство выкусистов.

Завы привычно улыбаются. Бабка, оглянувшись и увидев Нечто, падает на князя Дуг-Дугоновского. Князь роняет вазу. Смятение. Нечто, чуя недоброе, стремительно отбывает.

Отрадное зрелище традиционной погони: впереди Нечто на трех колесиках, за ним баба с арбузами вместо грудей, за нею князь, позади обрадованная нонпарель. Оператор вертит до изнеможения.

Князь натыкается на степенного старичка. Оба падают. Подымаются в ярости. Ждут драки. Но вместо неё — старичок, оглядывая внимательно князя, улыбается, дружески хлопает его по плечу и уводит.

Грязная столовка. Дама ест простоквашу. Входит князь со старичком. Князь недоверчиво озирается. Но старичок идет за буфетную стойку. Шепчется с хозяйкой. Появляется самогонка. Пьют, чокаются. Князь, лирически прижимая руку к сердцу исповедуется и стонет. Тогда старичок, с профессиональной небрежностью актера, отпраздновавшего двадцатипятилетний юбилей, чуть отделяет степенную бороду от юношеских щек. Князь, потрясенный, вскакивает. Снова садится, наклоняется, тычет ухом в водворенную на свое место бороду. Старичок вынимает из того места костюма, где никто ничего постороннего не держит, смятую бумажку. Князь волнуясь читает:

Ротмистру Лейб-Гвардии Преображенского полка А. Я. Яхонтову поручается вербовка офицеров для Русской Национальной Армии.

Явно взволнованный выпивает еще чашку чая. Старичок вытаскивает пачку денег. Князь берет, пожимает щедрую руку и в упоении повернувшись к опустевшей стойке, козыряет, точно копируя «Золотой Ярлык».

Купе. Все три этажа и промежуточные, то есть сетки для вещей, заняты. Князь в пиджачке. Всё время прикрывает «Известиями» лицо. Напротив — влюбленная парочка. Мужчина явно комиссарообразный жует хлеб и нежно поглядывает на спутницу. Она — необычайно красива. Среди славянских лиц — резко чувствуется Восток. Ее играет артистка с хорошим окладом — звезда — обязательно высокая, худая, заостренная. Все агрономы и акушеры, спецы и не спецы, сочи и просто — взглянув на нее понимают, что это не артистка кинематографа и не служащая Наркомпроса, Анна Моисеевна Шварцберг, а похищенная итальянцем в 1912 г. Джоконда (в Лувр возвращена копия). Девушка тоже ест хлеб, читает книжку, влюбленно чистит маленькой головной щеточкой галифэ спутника, но время от времени, вспоминая кто она, улыбается хронической улыбкой. Одна из этих улыбок падает на князя. Он вздрагивает, теряет газету. Вспоминая о конспирации испуганно вынимает огромный мандат и распластывает его перед изумленным комиссаром. Но сам уже не может отвести глаз от девушки. Все в купе, на сцене и в зале чувствуется начало великого Таинства. Комиссар неожиданно лезет в задний карман брюк, ищет что-то хмурый, вытаскивает наконец гнилое яблоко и дает его князю. Князь горестно ест.

Освежите меня яблоками, ибо я — изнемогаю от любви.

Кабинет французского премьера. Бюст Республики и соблазнительная «Ню». На столе пресс-папье из заспиртованных ящериц, а также в виде Пантеона. Три министра. Чувствуется послеобеденная мечтательность. Англичанин курит сигару, вознеся ноги до высоты бюста Республики. Француз расстегивает пуговицы жилета постепенно, начиная с нижней, — вял и томен. Только итальянец, помня о том, что кинематограф не волшебный фонарь, разговаривает сам с собой благородными патрицианскими жестами. На стене перед ними огромная карта России. Стряхивая пепел, англичанин медленно завешивает карту черным крепом. Француз чувствительно всхлипывает. Вдруг дверь раскрывается. Вкатывается человек, сильно напоминающий подвыпившего околодочного. Суетливо кланяется, крестится на «Ню», висящую в углу, икает.

Хотите, я вам добуду всю Россию: то есть Великую, и Малую, и Белую?..

Все оживляются. Англичанин дружески треплет русского носком ботинка, француз дает окурок — докурить. Итальянец щелкает пальцами вместо кастаньет, отсутствующих почему-то на заседании Верховного Совета. Русский танцует казачок вприсядку. Упоенные русским искусством союзники аплодируют: англичанин ногами, француз ладонью массируя живот, итальянец по-человечески. Потом приступают к делу. Делят карту, ссорясь и уходя по очереди на минуту из кабинета, в виде протеста. Разрывают ее на три части. Русский, вытянув руку, кротко ждет. Англичанин нажимает кнопку звонка. Два рослых шотландца в юбочках вкатывают игрушечный танк. Француз с ужимками и вздохами достает из бумажника ассигнацию. Итальянец грациозно вытаскивает из своей шляпы «барсальери» петушиное перо и жертвует его, присовокупляя воздушный поцелуй, нежный, как плеск венецианских вод.

Русский всё это, за исключением поцелуя, забирает в полы мундира, три раза истово кланяется, уходить.

Кабинет директора фирмы «Патэ». Вращающиеся шкафы, телефоны, вспыхивающие сигнальные лампочки и прочие принадлежности делового человека. Директор рассматривает газету. Звонит. Входить человек, похожий на водолаза, — с трубами, с щитами, противогазом, карманным пулеметом последней системы «Комс».

Сегодня в 6 ч. 12 мин. вы поедете в Россию для съемки сцен гражданской войны.

«Пате-Журнал» — первый в мире.

Он знает всё.

Он видит всё.

Ресторан парохода. Околодочный верхом на танке. Петушье перо он прикрепил к папахе. Меняет подаренную французом кредитку. Глотает огромного лангуста. Теперь уже не околодочный, даже не пристав, почти император Павел I. Кинооператор суетится, снимая грозного московита. Недоволен тем, что солнце скрылось и раздраженно глядит в иллюминатор. Наконец: