Эрих Ремарк - Возвращение

Мы пересекаем маленький палисадник и останавливаемся перед пивной «Король Вильгельм». Но надпись на вывеске уже замазана. Теперь пивная называется «Эдельвейс». Вилли берется за ручку двери.

— Минутку! — Козоле хватает его за руку. — Слушай, Вилли, — говорит он торжественно, — если будет драка, бью я. По рукам.

— Есть! — Вилли хлопает его по руке и распахивает дверь.

Шум, чад и свет вырываются нам навстречу. Стаканы звенят. Оркестрион гремит марш из «Веселой вдовы». На стойке сверкают краны. Раскатистый смех вьется над баком, в котором две девушки ополаскивают запененные стаканы. Девушек окружает толпа парней. Остроты так и сыплются. Вода плещется через край. Лица отражаются в ней, раскалываясь, дробясь. Какой-то артиллерист заказывает круговую водки и хлопает девушку по ягодицам.

— Ого, Лина, товар довоенный! — рычит он в восторге.

Мы протискиваемся вперед.

— Факт, ребята: он и есть, — говорит Вилли.

В рубашке с засученными рукавами и распахнутым воротом, потный, с влажной багровой шеей, хозяин цедит за стойкой пиво. Темными золотистыми струями льется оно из-под его здоровенных кулачищ в стаканы. Вот он поднял глаза и увидел нас. Широкая улыбка ползет у него по лицу.

— Здорово! И вы здесь? Какого прикажете: темного или светлого?

— Светлого, господин фельдфебель, — нагло отвечает Тьяден.

Хозяин пересчитывает нас глазами.

— Семь, — говорит Вилли.

— Семь, — повторяет хозяин, бросая взгляд на Фердинанда. — Шесть и седьмой — Козоле.

Фердинанд протискивается к стойке. Опираясь кулаками о край стойки, спрашивает:

— Послушай, Зеелиг, у тебя и ром есть?

Хозяин возится за стойкой:

— Само собой, есть и ром.

Козоле смотрит на него исподлобья:

— Небось хлещешь его почем зря?

Хозяин до краев наполняет несколько рюмок:

— Конечно.

— А ты помнишь, когда ты в последний раз нализался рому?

— Нет.

— Зато я помню! — рычит Козоле у прилавка, как бык у забора. — А фамилия Шредер тебе знакома?

— Шредеров на свете много, — небрежно бросает хозяин.

Терпение Козоле лопается. Он готов броситься на Зеелига, но Вилли крепко хватает его за плечо и насильно усаживает.

— Сначала выпьем. — Он поворачивается к стойке. — Семь светлого, — заказывает он.

Козоле молчит. Мы садимся за столик. Сам хозяин подает нам полулитровые кружки с пивом.

— Пейте на здоровье! — говорит он.

— Ваше здоровье! — бросает Тьяден в ответ, и мы пьем. Он откидывается на спинку стула. — Ну, что я вам говорил? — обращается он к нам.

Фердинанд смотрит вслед хозяину, идущему к стойке.

— Стоит мне вспомнить, как от этого козла разило ромом, когда мы хоронили Шредера… — Он скрежещет зубами и на полуслове обрывает себя.

— Только не размякать! — говорит Тьяден.

Но слова Козоле точно сорвали завесу, все это время тихо колыхавшуюся над прошлым, и в трактир будто вползла серая призрачная пустыня. Окна расплываются, из щелей в полу поднимаются тени, в прокуренном воздухе пивной проносятся видения.

Козоле и Зеелиг всегда недолюбливали друг друга. Но смертельными врагами они стали лишь в августе восемнадцатого года. Мы находились тогда в изрытом снарядами окопе второго эшелона и всю ночь напролет должны были копать братскую могилу. Глубоко рыть нельзя было, так как очень скоро показалась подпочвенная вода. Под конец мы работали, стоя по колени в жидкой грязи.

Бетке, Веслинг и Козоле выравнивали стенки. Остальные подбирали трупы и в ожидании, пока могила будет готова, укладывали их длинными рядами. Альберт Троске, унтер-офицер нашего отделения, снимал с убитых опознавательные знаки и собирал уцелевшие солдатские книжки.

У некоторых мертвецов были уже почерневшие, тронутые тлением лица, — ведь в дождливые месяцы разложение шло очень быстро. Зато запах не давал себя так мучительно чувствовать, как летом. Многие трупы, насквозь пропитанные сыростью, вздулись от воды, как губки. Один лежал с широко раскинутыми руками. Когда его подняли, то оказалось, что под клочьями шинели почти ничего не было — так его искромсало. Не было и опознавательного знака. Только по заплате на штанах мы, наконец, опознали ефрейтора Глазера. Он был очень легок: от него едва осталась половина.

Оторванные и отлетевшие во все стороны руки, ноги, головы мы собирали в особую плащ-палатку. Когда мы принесли Глазера, Бетке заявил:

— Хватит. Больше не влезет.

Мы притащили несколько мешков известки. Юпп взял плоскую лопату и стал посыпать дно ямы. Вскоре пришел с крестами Макс Вайль. К нашему удивлению, выплыл из темноты и фельдфебель Зеелиг. Мы слышали, что ему поручили прочитать молитву, так как поблизости не нашлось священника, а оба наши офицера болели. По этому случаю Зеелиг был в скверном настроении; несмотря на свою солидную комплекцию, он не выносил вида крови. Кроме того, он страдал куриной слепотой и ночью почти ничего не видел. Он так расстроился, что не заметил края могилы и грохнулся вниз. Тьяден расхохотался и приглушенным голосом крикнул:

— Засыпать его, засыпать!

Случилось так, что именно Козоле работал на этом месте. Зеелиг шлепнулся ему прямо на голову. Это был груз примерно в один центнер. Фердинанд ругался на чем свет стоит. Узнав фельдфебеля, он, как матерый фронтовик, языка не прикусил: как-никак, был тысяча девятьсот восемнадцатый год. Фельдфебель поднялся и, узнав Козоле, давнишнего своего врага, взорвался бомбой и с криком набросился на него. Фердинанд в долгу не остался. Бетке, работавший тут же, попытался их разнять. Но фельдфебель плевался от ярости, а Козоле, чувствуя себя невинно пострадавшим, не давал ему спуска. На помощь Козоле в яму прыгнул Вилли. Страшный рев несся из глубины могилы.

— Спокойно! — произнес вдруг чей-то голос. И хотя голос был очень тихий, шум мгновенно прекратился. Зеелиг, сопя, стал карабкаться из могилы. Весь белый от известковой пыли, он походил на толстощекого херувима, облитого сахарной глазурью. Козоле и Бетке тоже поднялись наверх.

У могилы, опираясь на трость, стоял Людвиг Брайер. До этого он, укрытый двумя шинелями, лежал около блиндажа: как раз в эти дни у него был первый тяжелый приступ дизентерии.

— Что здесь у вас? — спросил он. Трое стали наперебой объяснять. Но Людвиг устало отмахнулся: — Впрочем, все равно…

Фельдфебель утверждал, что Козоле толкнул его в грудь. Козоле снова вскипел.

— Спокойно! — повторил Людвиг.

Наступило молчание.

— Ты все знаки собрал, Альберт? — спросил он.

— Все, — ответил Троске и прибавил вполголоса, так, чтобы Козоле его не слышал: — И Шредер там.

С минуту они смотрели друг на друга. Потом Людвиг сказал:

— Значит, он все-таки в плен не попал. Где он лежит?