Шимон Шехтер - Время, задержанное до выяснения

И Рахиль начала жаловаться на Юзека, что тот не слушается, что убегает от ребе, что, хотя она запрещает ему играть во дворе, — мало ему места на галерее? — Юзека тянет к этим негодяям, которые готовы до смерти изувечить еврейского ребенка. Слава Богу, что Юзек хорошо учится и любит читать. По крайней мере у него есть занятие, ведь она, Рахиль, не всегда может ходить с ним гулять. Она знает, что ребенку нужен свежий воздух, и в этом году заставит Якова, чтобы тот на каникулы отправил их с Юзеком в горы, но кто же тогда останется с Яковом?

Юзеф слушал, кивал и был даже рад, что Рахиль забыла об их намерении пойти к Мазуркевичам.

Однако Рахиль вовсе не забыла.

— Ну что ж, можно и идти, — сказала она и пропустила Юзефа вперед.

— Действительно, дети распустились до невозможности, Бог знает, что вытворяют, — говорила пани Мазуркевич и раскатывала тесто на лапшу, а может быть, на вареники, так как было уже поздно и пан Мазуркевич должен был вот-вот прийти на обед. — Но чтобы такие слова? Где их Хенек мог слышать? Ведь не дома же. Наше семейство, — упоенно продолжала пани Мазуркевич, — славится своей терпимостью и гуманностью…

Юзеф стоял у стола и слушал, и Рахиль, стоявшая за ним, у самой двери, тоже слушала. В кухне были, правда, четыре стула и две табуретки, но пани Мазуркевич сесть им не предложила.

— …а сын наш Хенрик воспитывается в духе лучших патриотических традиций. В нашем доме бывают также лица иудейского вероисповедания, — тут пани Мазуркевич взглянула на Рахиль, — например, пан адвокат Барух с супругой, а пан инженер Вильгельм Кугельман, кандидат в депутаты сейма, из года в год к Рождеству и Пасхе присылает моему супругу, пану Мазуркевичу, поздравления с праздником. Мы уже много лет соседствуем с Гиршфельдам и, и вы должны признать, — тут она вновь посмотрела на Рахиль, — что никогда между нами не было никаких недоразумений. Но дети остаются детьми, а в наше время, — на этот раз она посмотрела на Юзефа, — после кончины Маршала, все перевернулось вверх дном. Всюду бесчинствует чернь и отравляет сердца наших детей. Ведь кто же еще, как не Антек, сын сапожника из подвала, мог научить Хенрика таким словам? И подумать только, что культурные люди вынуждены жить в одном доме с подобным сбродом.

Пани Мазуркевич посыпала раскатанное тесто мукой, прикрыла его белой салфеткой, а Юзеф, которому очень не хотелось встретиться с паном Мазуркевичем и Хенеком, решил, что его миссия окончена. Он хотел на прощанье сказать хозяйке что-нибудь любезное, но вместо этого произнес:

— Прошу прощения, я не представился. Моя фамилия Поточек. Юзеф Поточек.

Когда он это сказал, произошло нечто неожиданное. Пани Мазуркевич резким движением сорвала с себя передник и воскликнула:

— Ох, простите! Простите меня, ради Бога! — Она подбежала к крану и стала смывать с рук муку, восклицая при этом: — Как же я вас сразу не узнала? Ведь я столько раз видела вас на фотографиях! Какая честь для нашего дома! Знаменитый писатель Юзеф Поточек посетил наше убогое жилище. Какая честь!

Она подбежала к Юзефу, подала ему руку, которую Юзеф поцеловал, и снова стала извиняться, просила хоть на минуточку присесть. В комнату она пригласить его не смеет, потому что пол еще не натерт. Столько времени отнимает хозяйство, а воспитание сына…

— И только урывая часы у сна, можно уследить за развитием современной культуры и искусства. Лишь по вечерам мы слушаем Шопена и читаем наших великих писателей. А в кафе, пожалуй, с месяц уже не были… Ваша последняя книга…

Тут пани Мазуркевич побежала в комнату и, забыв, что пол еще не натерт, оставила дверь открытой. С большого портрета, висевшего между окнами, на Юзефа взирал Маршал. Он был явно недоволен, потому что сильно хмурил кустистые брови. А под ним висел портрет Поэта-провидца, уже размером поменьше.

Пани Мазуркевич принесла из комнаты книжку и очень просила, чтобы Юзеф не отказал в любезности и расписался на титульном листе. Пан Мазуркевич не простил бы жене, если бы их домашняя библиотека не удостоилась этой чести. Юзеф надписал книжку, а пани Мазуркевич попросила, чтобы он был так любезен и согласился прийти к ним в четверг на обед, на который будут также приглашены…

Юзеф больше ее не слушал и даже начал уже порываться уйти, но пани Мазуркевич не переставала ораторствовать.

Рахиль тоже нетерпеливо переминалась с ноги на ногу: того и гляди Яков придет обедать, а она еще даже плиту растопить не успела.

При этой мысли она даже что-то прошептала тихонько.

Юзеф воспользовался этим и сказал:

— Благодарю вас, я бы рад, но не знаю, смогу ли выкроить время, очень занят. Я вам сообщу, — он хотел сказать «через Юзека», но воздержался и сказал: — через пани Рахиль.

— Дорогая моя, уважаемая соседка! — воскликнула пани Мазуркевич и бросилась к Рахили. — Только не забудьте, пожалуйста! Мы вам будем искренне благодарны…

Она продолжала говорить еще и тогда, когда Юзеф, поцеловав руку смущенной Рахили, сбегал вниз по лестнице. В подворотне он чуть было не наскочил на Хенека, который, проходя мимо, задел его. Юзефу даже показалось, что Хенек успел ущипнуть его за ногу.

А ночью ему приснилось, что Секретарь Дома Партии вызвал к себе майора Мазуркевича и накричал на него… Юзеф наверняка бы узнал, из-за чего рассердился Секретарь, если бы не зазвонил будильник.

Каждый благоразумный человек, у которого майор Мазуркевич отнял рукопись, наверняка прекратил бы писать и начал размышлять, как бы выпутаться из этой истории. Почему же Юзеф продолжал писать? Почему он написал седьмую главу, а теперь пишет восьмую? Потому что писателю вовсе не обязательно быть благоразумным.

Была, впрочем, и другая причина. Именно, в тот самый день, когда случилась эта беда, Хенек пришел вечером к Юзеку и вернул рукопись.

— Я отдам тебе, — сказал он, — твою писанину, и даже прощу, что ты у меня украл биографию, но ты за это дай мне рогатку, ежа и перочинный ножик, потому что мой сломался.

Юзек сразу согласился, отдал Хенеку рогатку, ежа и перочинный ножик и был так счастлив, что всю ночь не спал, держа рукопись под подушкой, и утром побежал не в школу, а к Юзефу. Он никогда у Юзефа не был, но знал, где тот живет.

Большой Юзеф заваривал чай и делал бутерброды для себя и для Марыли, которая еще лежала в постели. При виде запыхавшегося, но сияющего Юзека он настолько удивился, что чуть не забыл остановить будильник на ночном столике.

— Вот… Вот она! — Юзек от счастья слова не мог выговорить.

— Что там у тебя? — спросил Юзеф.

А маленький Юзек вытащил из-за пазухи рукопись.

— О Господи! — воскликнул Юзеф. — Быть того не может! Мне это, наверно, снится, ущипни меня, пожалуйста.