Стэн Барстоу - Святая ночь [Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей]

А тем временем в округе появилось много крестьянских дворов. Деревни приблизились одна к другой. И везде с похвалой отзывались о потомстве Катрин. Считалось удачей взять в дом парня или девушку из ее семейства; на них можно было положиться, чем бы они ни занимались: крестьянским трудом или ткачеством, были они каменщиками, малярами или даже учителями.

Исключения случались и в этой семье. С течением времени они так разошлись по стране, что один не мог сказать точно, где другой. И поэтому никому не бросалось в глаза, когда кого-то из них охватывало беспокойство, не знавшее границ. Кто-то, допустим, тихо и мирно прожил полжизни в кругу семьи, занимаясь своим ремеслом. И вдруг, словно вспомнив давно забытое, он бросался на поиски чего-то. Оставлял родных, свое дело и исчезал в чужих краях. Жена плакала: ведь ссор между ними не было, они так ладно жили. Она повсюду искала его следы, но муж навсегда пропадал без вести…

Кто-то всю жизнь жил весело, его с удовольствием приглашали на свадьбы, ибо не было другого, умевшего так хорошо играть на лютне, так ловко плясать и громко петь. И вдруг ни с того ни с сего он становился сначала молчаливым и грустным, а потом ожесточался, делался угрюмым, сидел часами, уставившись в угол.

Но такое случалось не часто. К тому же страна опять была густо населена, и потомки Мельхиора почти потеряли всякую связь друг с другом.

Однажды, несмотря на решительный запрет родителей, в амбар прокрался мальчишка. Здесь стоял сундук. Открывать его запрещалось: он был наполнен самыми разными вещицами — реликвиями, которые переходили из поколения в поколение.

Поскольку ему грозила кара, мальчуган был заинтересовал вдвойне и принялся рыться в сундуке. Он достал из него штуковину, напоминавшую раковину, и приложил ее к уху. И вдруг ему показалось, что он слышит дробь звуков, то высоких, то низких. Он удивился, прислушался снова, но — ничего.

Если эта штука давно не сломалась и кто-то ее найдет, она, быть может, зазвучит еще не раз.

Перевод Л. Биндеман

никогда не знал ее настоящего имени, и хоть оно у нее, наверное, имелось, никогда не слышал, чтобы кто-нибудь величал тетку иначе как Золотые Зубы. У нее их было шестнадцать. Тетка вышла замуж рано и весьма удачно. Чтобы возвестить миру, что ее муж — человек с положением, она после свадьбы заменила совершенно здоровые зубы золотыми.

Непомерно толстая (по ее тени вы бы не сразу догадались, стоит ли она прямо или боком), от силы пяти футов ростом, моя тетя и без золотых зубов была женщина приметная. Она мало ела и много молилась. Тетка родилась в индусской семье, муж ее был брамин, и сама она была правоверная индуистка. Но помимо религиозных церемоний и табу, она мало что смыслила в индуизме и довольствовалась малым. Золотые Зубы видела в боге Силу, а ритуалы рассматривала как возможность использовать эту силу для собственного блага.

Боюсь, что у вас создалось впечатление, будто тетка молилась, чтобы похудеть. Нет, просто она не имела детей, а было ей под сорок. Ее удручала не полнота, а бездетность, и она молила Бога снять с нее это проклятие. Тетка жаждала использовать все средства — любой ритуал, любую молитву и, заманив в ловушку сверхъестественную силу, направить ее по нужному руслу. Вот почему она вдруг тайком заинтересовалась христианством.

В то время она жила в деревне Кунупии, что в графстве Карони. Канадские миссионеры там давно вели войну за души индийских язычников и многих спасли. Но Золотые Зубы держалась стойко. Напрасно местный священник и главный канадский миссионер рассыпали перед ней перлы пресвитерианской мудрости. Все напрасно. Золотые Зубы даже не задумывалась о переходе в другую религию. Сама мысль об этом приводила ее в ужас. Ее отец в свое время считался одним из самых знаменитых индусских браминов, а слава ее мужа, который читал и писал на санскрите, разнеслась далеко за пределы Кунупии. Она не сомневалась в том, что индусы — лучшие люди на земле, а индуизм — всем религиям религия. Ей бы хотелось отобрать в чужих религиях что-нибудь новое, оригинальное и приспособить к своей вере, но отречься от нее — никогда!

Пресвитерианство не было единственной опасностью, подстерегавшей правоверных индусов в Кунупии. Приходилось учитывать постоянную открытую угрозу мусульманской агрессии, да и католиков нельзя было сбрасывать со счетов. Их воззвания висели повсюду, и пройти мимо них было трудно. Так Золотые Зубы узнала про католические обряды, про добрую дюжину святых и ангелов. Это было ей понятно и даже вызывало симпатию, поощряя к дальнейшим исканиям. Она читала про таинства и чудеса, про обеты и отпущение грехов. Ее скептицизм был поколеблен.

Однажды утром она отправилась в главный город графства Чагуанас, до которого было три мили, две станции и двадцать минут езды. Церковь святых Филиппа и Иакова в конце Карони-роуд выглядела очень внушительно. Но тетка, хоть она и не раз бывала в Чагуанас, знала эту церковь лишь по часам, на которые поглядывала по пути к ближайшей железнодорожной станции.

На этот раз она вошла в церковный двор, трепеща от собственной безрассудной смелости, чувствуя себя путешественником в стране каннибалов. К счастью, церковь была пуста, и все было не так страшно. Позолота, статуи святых, роскошные одеяния — многое напоминало индуистский храм. В глаза бросилась маленькая табличка: «Свечи — два цента штука». Она развязала узелок, вытащила три цента и, бросив их в ящик, взяла свечу и прошептала молитву на хинди. Краткий миг душевного подъема сменился чувством раскаяния. Ей вдруг захотелось бежать из церкви, если б такое позволил ее вес.

Она села в автобус и, приехав домой, спрятала свечку в ящик комода. Золотые Зубы опасалась, что дар ясновидения, которым обладал ее муж-брамин, раскроет ему причину ее поездки в Чагуанас. Четыре дня она возносила страстные молитвы и, не услышав от мужа ни слова, решила, что ничего не случится, если она зажжет свечку. Она зажгла ее тайком ночью перед изображениями своих индусских богов, и ее молитвы на сей раз, как она думала, обрели двойную силу.

С каждым днем ее религиозное помешательство росло, и наконец она стала носить крестик. Ни муж, ни соседи не догадывались об этом. Цепочку скрывала складка жира на шее, а крестик затерялся где-то в ложбинке между огромными грудями. А потом она приобрела два изображения — Девы Марии и распятие и запрятала их подальше от мужа. Новые молитвы, которые она теперь возносила, наполняли ее новой надеждой и радостью. Она стала христианкой.