Стэн Барстоу - Святая ночь [Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей]

Только до села добрался, а к нему — с радостной вестью: «Поздравляем, Костандис! Жена твоя родила! Мальчик!» То был я — Анагностис. Да вот от рождения глуховат я, и не диво — отец мой ведь богохульствовал и святую Богородицу глухой позорил! Ну и рассердилась она. «Ах так! — сказала себе. — Пусть сын твой сделается глухим; в другой раз будешь знать, как богохульствовать, позорить меня!»

Анагностис перекрестился:

— Слава Господу! Могла бы ведь меня Богородица сделать и слепым, и безумным, и горбатым, или — Боже упаси от такого! — родился бы я бабой!.. Эх, неизбывна милость Господня!..

Он разлил вино по стаканам.

— Да будет нам святая Мать защитой!

— Твое здоровье, господин Анагностис! Дай Бог тебе жить сто лет и правнуков дождаться!

Старик одним глотком опрокинул в рот стакан, отер усы:

— Да уж хватит с меня! Дождался внуков — и хватит! Надо и меру знать! Ушло мое время, оскудело семя; ничего больше не хочу, посеять не могу! И зачем тогда жить!

Он снова налил и угостил нас орехами и сушеными финиками, завернутыми в листья лавра.

— Все я раздал, все, что имел и чего не имел, все раздал детям своим. Нищий я теперь! А мне все равно! И доброта Господня неизбывна!

— Господь-то он добр! — выкрикнул в самое ухо старику Зорбас. — Да вот мы-то не добры!.. Видно, не угодно ему, чтобы и мы были добрыми!

Староста сдвинул брови:

— Э, кум, не дело говорить такое! Не богохульствуй! Разве мало пострадал за нас Господь!

Молчаливая покорная госпожа Анагностина принесла в глиняной миске поджаренные на углях поросячьи яички и медный кувшин с вином. Она поставила все на стол и распрямилась в сторонке, скрестив руки под грудью и опустив глаза.

Честно говоря, я немного брезговал этим угощеньем, но отказаться было стыдно. Зорбас искоса глянул на меня и улыбнулся:

— Вкуснее этого ничего на свете не найдешь!

Ухмыльнулся и старик Анагностис:

— Это верно! Ты отведай! Вот приезжал сюда принц Георгиос, пошли ему Господь здоровья! Останавливался он в монастыре. Ну, трапеза, как водится; перед принцем — вот такая! — миска супа поставлена Взял он ложку, поболтал в супе — это что, бобы? А сам-то удивляется. «Ешь, господин, — сказал старый игумен, — ты ешь, после поговорим!»

Отведал принц ложку, за ней вторую, третью, тарелку дочиста выхлебал, облизнулся. «Что за чудо такое? — спрашивает. — Исключительно вкусные у вас бобы!»

А шумен в ответ: «Не бобы это, — и хохочет, — не бобы! Это уж мы ради твоего высочества всех петухов в епархии оскопили!»

Анагностис и сам засмеялся и насадил на вилку лакомый кусочек:

— Царская закуска! Ну-ка открой рот!

Я раздвинул тубы, и он сунул мне в рот угощенье. Вино снова было разлито по стаканам, и мы выпили за здоровье его внука. Глаза старика блеснули.

— Каким бы ты хотел увидеть своего внука, господин Анагностис? — спросил я. — Как скажешь, так мы ему и пожелаем!

— Что мне сказать, сынок?! Пусть вырастет он добрым человеком, хорошим хозяином, дай ему Бог жену хорошую и детей и внуков! И пусть один из его детишек походит на меня. Будут старики глядеть и приговаривать: «Эх, как похож малец на старого Анагностиса! Прости Господь, добрый человек был наш Анагностис!»

— Анезинё! — крикнул он, даже не глянув в сторону жены. — Принеси-ка нам еще вина, Анезинё!

Внезапно с силой хлопнула дверца хлева и прямо на нас выскочил, жалобно визжа, обезумевший от боли поросенок. Он перебегал взад и вперед перед нами, тремя людьми, которые болтали и лакомились его яичками.

— Худо бедняге! — сочувственно заметил Зорбас.

— Худо! — усмехнулся старый крестьянин. — А тебе не было бы худо, если бы с тобой такое сделали?

Зорбас поспешно постучал по дереву:

— Чтоб тебе пусто было, чертов глухарь! — пробормотал он с испугом. Поросенок сердито поглядывал на нас, перебегая мелкими шажками.

— Мать его! Будто понимает и вправду, что это такое мы едим! — воскликнул старый Анагностис, он уже немного захмелел.

Довольные, мы продолжали спокойно лакомиться вкусным угощеньем, словно какие-то людоеды; нам было хорошо, мы пили красное вино и любовались сквозь серебристые листья масличного деревца прекрасным морем, которое закат окрасил розовым.

Уже совсем стемнело, когда мы ушли из гостеприимного дома старосты. В свою очередь захмелел и Зорбас, и ему захотелось поговорить.

Он начал неспешно:

— Помнишь наши прежние беседы? Помнишь, как ты говорил, что народ следует просвещать, глаза ему открывать?.. Вот изволь, открой глаза старому Анагностису! Видал, как жена его стояла — «чего изволите»? Поди внуши им, что женщины и мужчины равны, и что жестоко это — жрать мясо поросенка, и чтобы этот самый поросенок перед тобой визжал от боли, и что нет большей дурости, чем быть довольным добротой господней, подыхая с голоду! Какая польза будет этому старому пню Анагностису от твоей просветительской болтовни?! Только забот ему прибавится! А госпожа Анагностина? Пойдут скандалы между мужем и женой, курица захочет петухом петь, так и повыщиплют друг дружке перышки… Оставь ты этих людишек в покое, не открывай ты им глаза! Ну что они могут этими открытыми глазами увидеть? Нищету свою? Пусть уж лучше спят наяву с закрытыми глазами, да видят свои сны!

Он помолчал, задумчиво почесал голову:

— Вот разве что… Разве что…

— Да говори скорее!

— Разве что ты, когда у них откроются глаза, покажешь им другой, лучший мир!.. Но получится ли у тебя такое?

Перевод Ф. Гримберг

дивляюсь! Удивляюсь я тебе! — госпожа Дина не могла остановиться. — Ну были бы это порядочные люди, пошли бы к нашему старосте сельскому, а не таскались бы, как бог знает кто! Вот почему у Симона их не приняли ночевать? Почему все нам везет на таких? Ты что, хуже Симона? Да его жена таких голодранцев на порог не пустила бы! Нет, я тебя понять не могу! Явились! Кто? Откуда? — А ты и рад!

— Не ори! — пробурчал старый Иссахар. — Они услышат!

— Пусть слышат! — госпожа Дина повысила голос. — Большое дело! Чтобы я в своем доме не смела слово сказать из-за каких-то там нищих! Они что, друзья-приятели тебе? Кто за них поручится? И этот тоже: моя, мол, жена! Так я и поверила! Будто я не ведаю, как у них делается, у бродяг! Не стыдно тебе оставлять в доме таких?!

Иссахар попытался было возразить, что пустил незнакомцев всего-навсего в хлев, но подумал — и… промолчал: говорить себе дороже!

— А ее-то ты хоть разглядел?! — продолжала возмущенная Дина. — Она ведь в положении! Господи Иисусе, только этого не хватает! Матерь божья, что про нас болтать станут! Ой старый ты дурак!