Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 33. Сальватор. Части 3,4

Первым его нарушил банкир.

— И что сделал господин Жан Робер при виде этого негодяя? — спросил он.

— Бросился на него! — поспешила ответить г-жа де Маранд; видя, что муж нахмурился, она прибавила:

— Как и вы, он назвал его негодяем.

— Досадная сцена! — промолвил банкир.

— О да, сударь! — вскричала молодая женщина, не совсем понимая мысль своего мужа. — Действительно досадная, потому что она могла привести к скандалу, причем первопричиной его послужила я, а последствия пали бы на вас.

— Кто вам об этом говорит, дорогая Лидия? — ласково продолжал г-н де Маранд. — Если я говорю "досадная сцена", поверьте, я не думаю при этом о себе.

— Как, сударь?! — воскликнула г-жа де Маранд. — Неужели вы думаете в такую минуту только обо мне?

— Ну, конечно, дорогая. Я вижу вас меж двух мужчин;

одного вы любите, другого мы оба презираем. Я представляю, как эти двое схватились у вас на глазах, и думаю про себя: "Бедняжке пришлось присутствовать при такой неприятной сцене!", потому что, полагаю, несмотря на уважение, которое господин Жан Робер к вам питает, — чего же вы хотите: мужчины всегда остаются мужчинами! — он, должно быть, вызвал графа на дуэль?

— Увы, да, сударь, именно с этого все и началось.

— Началось! Что же произошло потом?

— Господин де Вальженез бежал через туалетную комнату.

— Ну, теперь понятно, почему я встретил господина де Вальженеза: ведь ваша туалетная выходит на мою лестницу. Однако позвольте вам заметить, что в доме, должно быть, есть шпион, так как, во-первых, этот человек вошел без вашего позволения, а во-вторых, вышел без моего. Иными словами, когда моя свеча погасла, он исчез и я не успел его схватить. Этот пройдоха знает дом лучше меня.

— Его провела сюда моя камеристка Натали.

— А откуда у вас это создание, дорогая?

— Мне порекомендовала ее мадемуазель Сюзанна де Вальженез.

— Эта тоже плохо кончит, — нахмурившись, пробормотал банкир. — Боюсь или, вернее, надеюсь, что так и будет. Однако чем, по-вашему, закончится это происшествие? Господин Жан Робер непременно будет драться с господином де Вальженезом на дуэли!

— Онет, сударь, — запротестовала г-жа де Маранд.

— Как нет? — с сомнением произнес г-н де Маранд. — Вы же сами сказали, что он вызвал негодяя на дуэль, а теперь уверяете, что они не будут драться!

— Нет! Господин Жан Робер обещал, что не будет с ним драться. Он мне поклялся.

— Это невозможно, дорогая Лидия.

— Повторяю, что он мне поклялся.

— А я повторяю, что это невозможно.

— Сударь! Он дал мне слово, а вы сами мне сто раз говорили, что господин Жан Робер — человек чести, — продолжала настаивать г-жа де Маранд.

— И готов повторять вам это, дорогая, до тех пор пока не поверю в обратное. Но есть клятвы, которым честный человек изменяет именно потому, что он честный человек. А клятва не драться в сложившихся обстоятельствах — как раз такого рода.

— Как, сударь? Неужели вы полагаете?..

— Я думаю, что Жан Робер будет драться. Не только думаю: я в этом совершенно убежден.

Госпожа де Маранд невольно уронила голову на грудь.

Поза ее выражала глубокую подавленность.

"Бедняжка! — подумал г-н де Маранд. — Она боится, что ее любимый погибнет!"

— Дорогая! — произнес он, взяв жену за руку. — Угодно вам выслушать меня спокойно, то есть без смущения, без волнения, без страха? Клянусь: единственная цель моего визита — вас успокоить.

— Слушаю вас, — вздохнула Лидия.

— Так вот, — продолжал г-н де Маранд, — что бы вы подумали о господине Жане Робере (прошу заметить, что я говорю с вами как отец или священник и хочу, чтобы вы спросили свое сердце), — что бы вы подумали о господине Жане Робере, если бы он не защитил вас от человека, глубоко вас оскорбившего и способного повторить оскорбление? Что вы подумаете о его гордости, чести, отваге, даже любви, если он, просто потому что вы его об этом попросили, не станет драться с человеком, нанесшим вам подобную обиду?

— Не спрашивайте, сударь! — воскликнула несчастная женщина. — У меня путаются мысли, а когда я пытаюсь рассудить все сердцем, то понимаю ничуть не больше, чем разумом.

— В третий раз вам повторяю, Лидия, что я пришел вас успокоить. Давайте вместе предположим, что господин Жан Робер будет драться, что, откровенно говоря, явилось бы необходимым доказательством его любви к вам, хотя я со своей стороны клянусь, что он драться не будет.

— Вы клянетесь? — вскричала г-жа де Маранд, пристально глядя на мужа.

— Да, я, — подтвердил банкир, — а моим клятвам вы можете доверять, Лидия. Ведь, к несчастью, — грустно прибавил он, — мои клятвы не любовные.

Госпожа де Маранд просияла от счастья, но банкир словно не замечал этой эгоистичной радости.

Он продолжал:

— Как будет встречена в свете, позвольте вас спросить, дорогая Лидия, новость о дуэли между господином Жаном Робером и господином де Вальженезом? Чему ее припишут? Начнут выдвигать самые нелепые предположения, пока не всплывет правда. Ведь между поэтом и фатом никакого другого соперничества быть не может. Я окажусь по воле обстоятельств втянут в эту историю. А ведь ни мне, ни вам этого не хочется, верно? Я убежден, что и господин Жан Робер к этому не стремится. Так что не беспокойтесь, дорогая, и положитесь на меня. Простите, что я невольно причинил вам беспокойство в поздний час.

— Что же будет?.. — отважилась спросить г-жа де Маранд; на ее лице отразился ужас: она начала смутно догадываться, что именно ее муж займет во всем этом деле место любовника.

— Ничего необычного не произойдет, дорогая Лидия, — продолжал банкир, — я берусь все уладить наилучшим образом.

— Сударь! Сударь! — взволнованно воскликнула г-жа де Маранд, привскочив на постели, так что ее белая шея и округлые плечи, это бесценное сокровище, предстали взору банкира. — Сударь! Вы будете из-за меня драться?

Господин де Маранд задрожал от восхищения.

— Дорогая моя! — молвил он. — Клянусь, что сделаю все возможное, дабы вы как можно дольше были уверены в моей почтительнейшей нежности.

Он встал и в третий раз поцеловал жене руку:

— Усните с миром!

Госпожа де Маранд схватила обе его руки и, целуя их, проникновенно сказала:

— О сударь, сударь! Отчего же вы меня не полюбили!

— Тсс! — приложил г-н де Маранд палец к губам. — Не будем говорить о веревке в доме повешенного.

Взяв свечу и портфель, г-н де Маранд удалился так же тихо, как и вошел.

Господин фон Гумбольдт, великий философ и геолог, сказал как-то по поводу того, какое впечатление производят землетрясения:

"Это впечатление объясняется не тем, что в нашем воображении возникают бесчисленные образы катастроф, память о которых сохранила история. Нас поражает то, что мы вдруг теряем врожденную веру в устойчивость земной тверди. С самого детства мы привыкли к контрасту между подвижностью океана и неподвижностью земли. Все свидетельства наших чувств укрепили нас в этой уверенности; но стоит земле дрогнуть, и этой минуты довольно, чтобы разрушить опыт всей нашей жизни. Неожиданно открывается неведомая мощь: покой в природе был не более чем иллюзией, и мы вдруг чувствуем, что оказались безжалостно отброшены в хаос разрушительной силы".