Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 33. Сальватор. Части 3,4

— Итак, господин аббат, можете ли вы мне сказать, — спросил он, — как вас приняла госпожа де Ламот-Удан?

— Княгиня, кажется, согласилась, чтобы я стал ее исповедником, — отвечал аббат.

— Что значит "кажется"? — удивился иезуит.

— Княгиня не слишком разговорчива, — продолжал аббат. — Ваше преосвященство должны это знать. Я не могу точно сказать, какое впечатление у нее сложилось обо мне, вот почему я вам и ответил, что, кажется, княгиня согласилась.

— Вы закрепились в их доме?

— По мнению госпожи маркизы де Латурнель — да.

— Тогда таково должно быть и ваше мнение. Не будем больше к этому возвращаться. Я вас пригласил затем, чтобы дать указания, как вы должны себя держать с госпожой де Ламот-Удан.

— Я жду ваших приказаний, монсеньер.

— Прежде чем приступить к делу, скажу два слова о средствах, которые я имею в своем распоряжении, чтобы успокоить вашу совесть, — на тот маловероятный случай, что она вас беспокоит, — и развеять всякие сомнения в необходимости быть полностью мне преданным. Вас выгнали из нансийской семинарии. Я знаю почему. Это то, что касается вас. Что же до вашего брата, то, как вам известно, в Антверпене имеется некий Христос кисти Ван Дейка…

— Ваше преосвященство! — покраснев, перебил его аббат Букмон. — Зачем предполагать, что вам придется прибегать к угрозам? Вы и так можете делать все, что пожелаете, с вашими нижайшими слугами.

— Я этого и не предполагаю. У меня все карты на руках, я хороший игрок! Я раскрываю свои карты, только и всего.

Аббат поджал губы, и стало слышно, как он скрипнул зубами. Он опустил глаза, но прелат успел заметить в них сверкнувший злой огонек.

Монсеньер Колетти выждал, пока аббат придет в себя.

— Ну вот, — сказал иезуит, — теперь, когда мы договорились, выслушайте меня. Жена маршала де Ламот-Удана при смерти. Вам не придется долго быть ее духовником. Но при старании и умении минуты стоят дней, а дни — лет.

— Я слушаю, монсеньер.

— Когда вы услышите исповедь княгини, вам станут понятны некоторые мои указания, хотя сейчас они могут показаться вам неясными.

— Я постараюсь понять, — пообещал аббат Букмон с улыбкой.

— Супруга маршала совершила оплошность, — продолжал прелат. — И это оплошность такого рода и такой важности, что, если она не получит на земле прощение лица, которое она оскорбила, я сильно сомневаюсь, получит ли она его на небесах. Вот что я вам поручаю ей доказать.

— Но, монсеньер, мне следовало бы знать, какого рода этот грех, чтобы внушить необходимость земного прощения.

— Вы это узнаете, когда княгиня вам все расскажет.

— Я бы хотел иметь время подготовить свои доводы.

— Представьте, к примеру, один из тех грехов, для прощения которого некогда потребовалось слово самого Иисуса Христа!

— Прелюбодеяние? — осмелился предположить аббат.

— Прошу заметить: я этого слова не произносил, — сказал итальянец. — Но если бы это было именно прелюбодеяние, вы полагаете, княгиня получит прощение Небес, не добившись его прежде от мужа?

Аббат невольно вздрогнул: он смутно понимал, куда клонит итальянец и, как бы ни был он сам порочен, флорентийская месть епископа его пугала.

Вероятно, ему был бы понятнее и меньше пугал бы его яд Медичи и Борджа.

Однако каким бы чудовищным ни представлялось ему поручение, он даже не подумал сделать хоть малейшее замечание: он чувствовал себя зайцем в когтях тигра.

— Ну, вы готовы за это взяться? — спросил итальянец.

— С удовольствием, ваше преосвященство, но я бы хотел понять…

— Понять? А зачем? Разве вы так уж давно приняты в святой орден, что забыли первую заповедь: "Perinde ас cadaver"? Повинуйтесь без возражений, не задумываясь, слепо, повинуйтесь, как мертвец!

— Я обязуюсь, — торжественно произнес аббат при упоминании о законах ордена, — точно исполнить поручение, которое вы мне доверяете, и повиноваться заповеди "perinde ас cadaver".

— Вот это хорошо! — сказал монсеньер Колетти.

Он подошел к секретеру и достал оттуда небольшой туго набитый сафьяновый бумажник.

— Я знаю, что вы крайне бедны, — заметил прелат. — Исполняя мои приказания, вы, возможно, войдете в непредвиденные расходы. Я беру их все на свой счет. А когда мое поручение будет исполнено, вы получите в благодарность за свою службу сумму, равную той, что лежит в этом бумажнике.

Аббат Букмон покраснел и задрожал от удовольствия, ему пришлось собраться с силами, прежде чем он коснулся бумажника кончиками пальцев и опустил его в карман, даже не заглянув внутрь.

— Я могу идти? — спросил аббат, торопясь расстаться с итальянцем.

— Еще одно слово, — задержал его монсеньер Колетти.

Аббат поклонился.

— В каких вы отношениях с маркизой де Латурнель?

— В очень хороших.

— А с графом Раптом?

— В очень плохих.

— Иными словами, у вас нет ни причины, ни желания быть ему приятным?

— Ни малейшего, ваше преосвященство, скорее наоборот.

— И если несчастье неизбежно должно произойти с кем-нибудь, вы бы предпочли, чтобы это был скорее он, чем кто-либо другой?

— Совершенно верно, ваше преосвященство.

— Тогда, аббат, в точности исполняйте все мои указания, и вы будете отмщены.

— A-а, теперь я все понял! — воскликнул аббат, порозовев от удовольствия.

— Тихо, сударь! Мне это знать ни к чему.

— Через неделю, ваше преосвященство, ждите вестей… Куда писать?

— В Рим, на виа Умильта.

— Спасибо, ваше преосвященство; помогай вам Господь в путешествии!

— Благодарю вас, господин аббат. Сбудется ваше пожелание или нет, но намерение доброе.

Аббат поклонился и вышел через потайную дверь, которую перед ним отворил прелат.

Вернувшись в гостиную, монсеньер Колетти застал там маркизу де Латурнель.

Старая святоша пришла попрощаться со своим духовником.

Тот покончил в Париже со всеми делами и стремился уехать как можно скорее, а потому хотел сократить чувствительную сцену, которую собиралась устроить маркиза. Он уже собирался прибегнуть к единственному средству, какое смог найти — сослаться на желание и даже необходимость собраться с мыслями перед опасным путешествием в Китай. Вдруг выездной лакей маркизы поспешно вошел в гостиную и доложил: с г-жой де Ламот-Удан случился нервный припадок такой силы, что даже опасались, как бы во время его она не умерла.

Монсеньер Колетти покрылся красными пятнами, когда услышал эту новость.

— Маркиза! — проговорил он. — Слышите? Нельзя терять ни минуты.

— Я бегу к невестке! — воскликнула маркиза и вскочила с кресла.

— Ошибаетесь! — остановил он ее. — Бежать нужно не к госпоже де Ламот-Удан.

— Куда же, монсеньер?

— К аббату Букмону.

— Вы правы, ваше преосвященство. Ее душа еще более уязвима, чем ее тело. Прощайте, мой достойный друг. Храни вас Бог в вашем долгом путешествии через океан.