Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 43. Адская Бездна. Бог располагает

Трихтер плелся следом, ошеломленный, отчаянно смущенный тем, что он пробрался в этот пышный кортеж, раздавленный всей этой славой, опьяневший от всего этого блеска, тонущий и готовый раствориться в сиянии столь ослепительного светила.

И вот он вошел в приемную залу.

Император милостиво приветствовал королевских и княжеских посланцев. Для каждого у него нашлось какое-нибудь любезное слово.

С генералом Шварценбергом, представителем Австрии, он повел речь о его талантах полководца, заверив, что они ему известны и он их ценит.

Барону фон Гермелинфельду, явившемуся засвидетельствовать почтение от имени короля Пруссии, он сказал, что наука не признает границ между странами и что умы, подобные его собеседнику, самым своим существованием служат сближению людей и народов.

Когда же ему назвали имя посланника герцога Саксен-Веймарского, он с живостью устремился ему навстречу, отвел его в сторонку, несколько минут тихо беседовал с ним, а прощаясь, произнес:

— Господин Гёте, вы человек в полном значении этого слова.

Аудиенция подошла к концу, и князь-примас предложил императору пожаловать в пиршественную залу.

— Соблаговолите проводить туда императрицу, — сказал Наполеон. — Я сейчас присоединюсь к вам. Мне надо лишь отдать кое-какие распоряжения. Ах, да! Где же мой студент?

Трихтер, успевший несколько прийти в себя в то время как внимание императора было устремлено на других, почувствовал, что проклятое смятение снова овладевает им. Кто-то подтолкнул его, и он вошел в кабинет, куда император направился в сопровождении всего-навсего одного секретаря и двух адъютантов.

Наполеон присел к столу.

— Итак, мой друг, — обратился он к Трихтеру, — о чем вы хотели меня просить?

— Сир, моя мать… или, вернее, мой дядя… Да, сир, храбрый солдат вашего величества… — коснеющим языком попытался вымолвить Трихтер.

— Да придите же в себя, — сказал император. — Где ваше прошение? А, вот оно.

И он протянул его Трихтеру:

— Вот, возьмите. Если не можете говорить, читайте.

Студент взял прошение, распечатал и трясущимися руками развернул. Но едва лишь он бросил взгляд на него, как побледнел и зашатался.

— Ну же! Что там еще? — спросил император.

Трихтер рухнул на пол, бездыханный, скорченный.

Адъютанты бросились к нему.

— Не приближайтесь, господа! — крикнул император, вставая с места. — Здесь что-то кроется.

— Не сходить ли за доктором? — спросил адъютант.

— Нет, — отвечал император, вглядываясь в распростертого Трихтера. — Ступайте за бароном фон Гермелинфельдом. Но не поднимайте шума: никаких скандалов, ни слова. Пусть барон придет один.

Минуту спустя вошел барон.

Император обратился к нему:

— Господин барон, вот человек, который только что упал, будто сраженный молнией, взявшись прочесть эту бумагу. Посмотрите, она здесь, на полу. Не прикасайтесь к ней: он рухнул, едва успев ее развернуть.

Барон приблизился к Трихтеру.

— Этот человек мертв, — сказал он.

Потом он подошел к камину, взял каминные щипцы и с их помощью подержал бумагу над дымом, не позволяя ей вспыхнуть.

С особенным вниманием он при этом следил, как дым, касаясь бумаги, менял цвет.

Затем, спустя минуту, он с большими предосторожностями взял бумагу, неторопливо рассмотрел ее, пощупал, понюхал.

И вдруг побледнел так, что это ни от кого не укрылось.

Он узнал ядовитую смесь, рецепт которой, найденный в средние века, во всем современном мире был известен лишь двоим: ему самому и Самуилу.

— Вы побледнели, — заметил император.

— Это ничего, — отвечал барон. — Должно быть, остаточные испарения яда…

— Так вы узнали этот яд? — спросил Наполеон. — Может ли он навести нас на след убийцы?

Барон фон Гермелинфельд на миг заколебался, охваченный смятением. Ведь жизнь Самуила Гельба вдруг оказалась в его руках.

После секундного замешательства он произнес:

— Сир, пока я не могу ответить на вопрос вашего величества. Мне надо прежде подвергнуть эту бумагу анализу. Возможно, я смогу обнаружить какой-либо признак, указывающий на преступника.

— Хорошо, — сказал император. — Я полностью доверяю и вашим знаниям, и вашей преданности, господин барон. Но прежде всего вот что: нас здесь пятеро. Вы отвечаете своей честью, господин барон, а вы, — он повернулся к секретарю и адъютантам, — вы, господа, своей жизнью, если тайна того, что здесь произошло, будет разглашена. Я требую полнейшего, нерушимого молчания. Предать гласности покушение Фридриха Штапса, покидая пределы страны, — это еще куда ни шло, но вступая в нее, допускать подобное немыслимо.

В тот самый час, когда в Ашаффенбурге происходили описанные выше события, Самуил в подземных покоях замка объяснял совету Семи, в чем состояла его попытка и какие средства он использовал.

— Сейчас начало одиннадцатого, — говорил Самуил. — В эти минуты, господа, Наполеон уже мертв, Империя рухнула, Германия свободна.

Семеро безмолвствовали.

— Вы молчите? — продолжал Самуил. — Это что же, неодобрение? Вы осуждаете то, что я сделал?

— Фридрих Штапс пожертвовал собой, — заметил один из Семи.

— Мелочная щепетильность! — усмехнулся Самуил, пожимая плечами. — Генерал сам не палит из ружья. К тому же мне сдается, что ваше возлюбленное Провидение действует теми же методами, что и я, распоряжаясь нами всеми так же, как я распорядился Трихтером. Оно нас использует для осуществления своих предначертаний и убивает без малейшего сомнения, если наша смерть может послужить его замыслам. Разве я не так же поступил? Я пожертвовал Трихтером, моим другом. Он был пьяницей, а я из него сделал мученика. Не думаю, что он много проиграл при таком превращении. Ну, полно, покончим с ребяческими сантиментами! Вы мною довольны?

— Средства, тобой избранные, — заговорил наконец предводитель, — касаются только тебя и твоей совести. Если ты в самом деле освободил Германию, мы закроем глаза на все прочее и будем принимать во внимание только достигнутый результат: твои заслуги будут признаны отечеством и Союзом Добродетели. Когда же мы получим известия?

— Неккарский странник уже в дороге. Подождем.

Они стали ждать, охваченные глубочайшей тревогой.

В час пополудни колокольчик зазвонил.

— Это он, — сказал Самуил.

И пошел отворять.

Неккарский странник вошел медленным шагом, с суровым видом.

— Ну, что? — спросили все в один голос.

— Вот что я видел, — начал тайный вестник. — Я скрупулезно выполнил все указания Самуила Гельба, переданные мне от вашего имени. Я не оставлял Трихтера до той минуты, когда он вручил Наполеону свое прошение. Император приказал ему последовать за ним во дворец князя-примаса.