Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 42. Консьянс блаженный. Катрин Блюм. Капитан Ришар

Консьянс спустился по откосу к речке, перешел ее вброд с помощью Мариетты, добрался до противоположного берега, ухватился за ветви ивы и легко взобрался на берег.

Там он уселся на траву.

— Оно и к лучшему, что ты сбилась с пути, — сказал он. — Как мягка эта вода и как она освежает!.. Здесь нам хорошо, так почему бы не устроить здесь небольшой привал, Мариетта?

— Прекрасно, мой друг, и, если хочешь, мы можем даже позавтракать.

— Охотно, — откликнулся юноша, — я проголодался. Давненько уже не приходилось мне чувствовать голод. Это свежий воздух вызывает у меня аппетит.

Мариетта извлекла из двойной бумажной обертки хлеб и кусок холодной телятины, разрезала хлеб пополам, а мясо порезала на мелкие кусочки, выделила Консьянсу его долю, как сделала бы это для ребенка, и завтрак начался.

— Мариетта, — прошептал слепой, — ты воплощенная доброта и преданность, и я не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за такую любовь и за такое сострадание.

— Хорошо! — весело подхватила Мариетта. — Поговорим об этом. Каких усилий ты мне стоишь? Я помогла тебе перейти ручей, промочив ноги до колен, я режу для тебя хлеб, и ты не знаешь, как отблагодарить меня хоть когда-нибудь за такую любовь и такое сострадание!.. Ей-Богу, Консьянс, ты придаешь уж слишком высокую цену этим мелким услугам, какие, я считаю, составляют счастье моей жизни.

— Добрая, дорогая Мариетта! — только и выдохнул Консьянс и тут же спросил:

— Вода ручья, который мы только что перешли, чиста?

— Она чиста как хрусталь, друг мой.

— В таком случае дай мне ее попить.

У девушки был купленный ею деревянный ковшик: она сначала пила из него, а затем стала носить в нем воду, чтобы время от времени смачивать глаза несчастного слепого. Она живо спустилась к речке с пустым ковшиком в руке, а потом, наполнив его, медленно поднялась на берег.

Консьянс взял его обеими руками, вдоволь напился и сказал:

— Ох и вкусная вода, Мариетта!

— Но все-таки это вода как вода, — откликнулась Мариетта с веселостью, не покидавшей ее после объяснения с любимым и особенно после сновидения.

— И правда, может быть, она кажется мне такой вкусной только потому, что это ты мне ее дала…

— Ах, как же он любезен! — сказала Мариетта, сделав реверанс, невидимый для слепого. — Благодарю, Консьянс…

— Но ты тоже ешь и пей, Мариетта.

— Да я бы охотно попила, но ты ведь не оставил ни капли.

— Ты права. Вода была так приятна… Послушай, пока мы не тронулись в путь, помой мне глаза этой водой; мне кажется, она приносит глазам такое большое облегчение, какого я еще не испытывал.

— Так за чем дело стало?! — охотно согласилась девушка. — Если уж сделать для тебя что-то приятное, так лучше сразу же, а не потом.

— И правда, Мариетта, глаза у меня слезятся, наверное, от жаркого солнца.

А Мариетта уже набирала воду из речки; она поднялась к слепому со своей посудиной, наполненной чистой и свежей водой. Обмакнув в нее уголок платка, девушка стала промывать глаза своего бедного друга.

— Ах! — произнес тот со вздохом облегчения. — Какое нежное и приятное ощущение!.. Можно сказать, второе крещение… эта вода меня словно воскрешает… Это потому, что у тебя легкая рука, Мариетта!

— Боже мой, такая благодарность из твоих уст, Консьянс, лучшая награда за то, что я делаю! А теперь хватит, если следовать предписаниям главного хирурга.

— А куда ты идешь, Мариетта?

— Куда я иду?

— Да… Мне кажется, ты удаляешься от меня.

— Я иду просушить на солнце мой мокрый платок, чтобы, как положено, засунуть его в карман сухим, слышите, господин любопытный?

— Что ж, иди, Мариетта, иди!

И, ориентируясь по звуку шагов девушки и по ее пению, слепой устремил свои лишенные взгляда глаза в ту сторону, где на чудесной зеленой лужайке, усеянной фиалками и маргаритками, Мариетта расстелила свой влажный платок.

Внезапно Консьянс вскричал.

Мариетта обернулась и, увидев его недвижные глаза, полуоткрытый рот и вытянутые вперед руки, бросилась к несчастному.

— Господи Боже, что с тобой случилось, дорогой мой Консьянс?

— Мариетта! Мариетта!.. — произнес юноша, мягко отстраняя подругу.

— Что с тобой? Что? — взволнованно спросила она.

— Мариетта, отступи немного… вернись туда, где ты стояла.

— Зачем тебе?

— Ради Бога… ради Бога, Мариетта!

И произнося эти слова, Консьянс поднялся без помощи рук, все еще протянутых к Мариетте, и стал на ноги, умоляя девушку и голосом, и, если можно так выразиться, едва ли не взглядом.

И девушка повиновалась ему, не требуя объяснения, и стала под солнечными лучами, облёкшими ее в огненный плащ.

— О Мариетта, Мариетта! — вскричал Консьянс. — Я вижу тебя… я тебя вижу!.. Глаза мои не совсем уж мертвы!

Девушка покачнулась, как будто у нее началось головокружение; затем, дрожа всем телом, она произнесла:

— Консьянс, мой добрый… мой дорогой Консьянс!.. О, не вынуждай меня умереть от радости…

— Я говорю, что вижу тебя, — продолжал юноша, — правда, вижу как черную тень… но, как бы там ни было, я тебя вижу… О, повторяю тебе, Мариетта, мои бедные глаза не совсем ослепли, и это значит, что сбывается твой сон…

Мариетта упала на колени, благодаря Пресвятую Деву в страстной молитве.

Консьянс видел ее движения, словно сквозь густой туман.

— Я вижу, — твердил он, — и вот тебе доказательство: ты сейчас стоишь на коленях… Ты прекрасно понимаешь, что я вижу, Мариетта!

— Пресвятая Матерь Божья, — воскликнула девушка, — это ты сотворила такое чудо! Пресвятая Матерь Божья, никогда не забывай нас, а мы тебе клянемся, что перед нашей смертью мы совершим новое паломничество к твоей благословенной часовне не для того, чтобы просить тебя еще о чем-то, а для того, чтобы возблагодарить тебя за твою милость.

И по завершении молитвы, сделав огромное усилие, словно отрывая колени от земли, Мариетта бросилась в объятия друга, выкрикивая одно:

— Ах Консьянс, неужели ты и вправду видишь меня?

— Я вижу тебя, — ответил юноша.

— Ах! — шептали молодые люди в объятиях друг у друга и подымали взоры к Небесам: — Слава тебе, Боже, тебе, удостоившему нас своим небесным взглядом!..

Этот крик радости и благодарности был глубок, словно вопль умерших, чья мольба о жизни возносилась из бездны в горние выси Творца.

Да, Консьянс, увидевший снова солнечный свет и все творение Божье, сиявшее в этом свете, Консьянс, подобно проклятым душам, взывающим к Богу из бездны, Консьянс выходил из ада ночной тьмы, чтобы возвратиться в рай дневного света.

В эти минуты все будущее, полное счастья и любви, предстало перед его внутренним взором; и тогда возвратилась к нему жизнь, не просто всего лишь сносная, какую могла ему создать преданность Мариетты, но блистающая и радостная, какую сотворила для него доброта Всевышнего.