Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 29. Сан Феличе. Книга 2

Национальные гвардейцы и волонтёры, напротив, устремились на улицу Толедо и на городские площади.

Мантонне, снова занявший пост военного министра, вместе с Вирцем и едва оправившимся Бассетти, чья рана, к счастью, оказалась неопасной, произвел смотр войскам. Бассетти поблагодарил собравшихся за усердие и объявил им, что при создавшемся положении возможны только два исхода: победить или умереть. После этого он распустил войска, объявив, что сигнал тревоги был дан для того, чтобы проверить, на какое количество людей можно рассчитывать в минуту опасности.

Ночь прошла спокойно. На заре пушечный выстрел возвестил горожанам, что можно выйти на улицу, свободно передвигаться по городу и заниматься своими делами.

Одиннадцатого стало известно, что кардинал прибыл в Нолу — иными словами, что он находится не далее как в семи или восьми льё от Неаполя.

В одной из темниц Кастель Нуово, окно которой, забранное тройной решеткой, было обращено к морю, на своих тюфяках лежали одетыми два человека — одному было лет пятьдесят пять-шестьдесят, другому лет двадцать пять — тридцать — и внимательнее обычного прислушивались к неторопливым однообразным напевам неаполитанских рыбаков, в то время как часовой, чьей задачей было помешать побегу узников, но отнюдь не рыбачьему пению, беспечно прохаживался вдоль крепостной стены по узкой полоске земли, не дававшей арагонским башням рухнуть в море.

Надо думать, что не красота мелодии привлекла столь пристальное внимание узников, даже если они были страстными любителями музыки: нет ничего столь далекого от поэзии, а в особенности столь чуждого гармонии, чем те ритмы, которыми неаполитанский народ пользуется для своих бесконечных импровизаций.

Очевидно, для узников представляли интерес не мелодия, а слова песни, потому что после первого же куплета тот, кто был помоложе, вскочил на постель, ухватился за прутья решетки, на руках подтянулся до окна и устремил пылающий взгляд в ночной сумрак, пытаясь разглядеть певца при слабом колеблющемся свете луны.

— Я узнал голос, — сказал молодой узник, вглядываясь и прислушиваясь. — Это Спронио, наш старший банковский клерк.

— Послушай его, Андреа, — с резким немецким акцентом проговорил старший. — Ты лучше меня понимаешь неаполитанский диалект.

— Тише, отец, — отозвался молодой человек. — Вот он останавливает лодку против нашего окна, будто бы для того , чтобы забросить сеть. Наверное, у него есть для нас какая-нибудь добрая весть.

Узники замолчали, а мнимый рыбак снова завел свою песню.

Наш перевод не сможет передать наивной простоты выражений, но, по крайней мере, передаст смысл.

Как и полагал младший из узников, человек, которого он назвал Спронио, принес им новости.

Вот каков был первый куплет песни — в нем содержался призыв к вниманию тех, кому она предназначалась:

— Это о кардинале Руффо, — сказал молодой человек, до которого дошел слух об экспедиции, но судьба ее была узникам совершенно неизвестна.

— Слушай, Андреа, слушай, — шепнул отец.

Песня продолжалась:

Когда ему сдался Кротоне,

— Слышишь, отец? — сказал молодой человек. — Кардинал взял Кротоне и Альтамуру!

Певец продолжал:

— Слышишь, отец, — радостно прошептал молодой человек. — Он в Ноле.

— Да, я понял, — отвечал старик. — Но от Нолы до Неаполя, пожалуй, так же далеко, как от Нолы до Палермо.

Как бы в ответ на выраженное стариком беспокойство, голос пропел:

Едва отзвучал последний куплет, как молодой человек отпустил решетку и спрыгнул на свою постель; в коридоре послышались шаги — все ближе и ближе к двери камеры.

При тусклом свете подвешенной к потолку лампы отец и сын успели только обменяться взглядом. Обыкновенно в такой час к ним в темницу никто не спускался, а, как известно, узников тревожит каждый непривычный звук.

Дверь камеры отворилась, и пленники увидели в коридоре дюжину вооруженных солдат. Властный голос произнес:

— Вставайте, одевайтесь и следуйте за нами.

— Половина дела уже сделана, — весело откликнулся молодой человек, — вам не придется долго ждать.

Старик поднялся молча. Странно: тот, кто прожил дольше, казалось, больше дорожил жизнью.

— Куда вы нас поведете? — спросил он слегка дрогнувшим голосом.

— В суд, — отвечал офицер.

— Гм! Если так, боюсь, как бы он не опоздал, — сказал Андреа.

— Кто? — спросил офицер, подумавший, что это замечание обращено к нему.

— О, — небрежно бросил молодой человек, — некто, кого вы не знаете, мы с отцом говорили о нем перед вашим приходом.

Суд, перед которым должны были предстать оба обвиняемых, сменил собою тот, что карал за преступления против королевского величества; этот новый суд карал за преступления против нации.

Возглавлял его знаменитый адвокат по имени Винченцо Лупо.

Суд состоял из четырех членов и председателя и заседал на сей раз в Кастель Нуово, чтобы не надо было препровождать обвиняемых в Викариа, рискуя вызвать какие-нибудь беспорядки в городе.

Узники поднялись на третий этаж и были введены в зал суда.

Все пять членов суда, общественный обвинитель и секретарь, а также судебные приставы уже сидели на своих местах.

Две скамьи, вернее, два табурета ждали обвиняемых.

Официально назначенные защитники расположились в креслах, поставленных справа и слева от этих табуретов.

То были два лучших столичных правоведа Марио Пагано и Франческо Конфорти.

Обвиняемые отвесили правоведам самый почтительный поклон. Этим они признавали, что для их защиты избраны подлинные корифеи юстиции, хоть и придерживающиеся прямо противоположных политических убеждений.

— Граждане Симоне и Андреа Беккер! — обратился к обвиняемым председатель. — Вам дается полчаса для совещания с вашими защитниками.

Андреа поклонился.

— Господа, — сказал он, — примите мою благодарность за то, что вы не только предоставили нам с отцом возможность защиты, но и передали эту защиту в умелые руки. Однако я думаю, что дело не потребует выступления третьих лиц. Впрочем, это отнюдь не умаляет моей признательности господам, соблаговолившим обременить себя столь безнадежной задачей. А теперь вот что. В тюрьму за нами пришли в такой час, когда мы этого меньше всего ожидали, так что ни отец, ни я не успели выработать какого бы то ни было плана защиты. Поэтому я прошу вас вместо получаса для совещания с защитниками дать нам пять минут для разговора друг с другом. В столь серьезном деле нам необходимо посоветоваться.