Генри Хаггард - Мари. Дитя Бури. Обреченный

И вот стадо уже неслось мимо нас – огромная и настолько плотная масса животных, что человек, наверное, мог бы пройти по их спинам. И действительно, несколько телят, выдавленных наверх, стадо уносило на спинах. Счастье, что ни один из нас не оказался у стада на пути; в этом случае нас не спасли бы ни бревна загона, ни каменная стена: могучий поток животных вырывал и сметал на своем пути даже крепкие деревья, что росли в овраге.

Наконец поток испуганных животных стал редеть, – теперь он состоял из выбившихся из сил, больных либо раненых, которых оказалось довольно много. Их рев и мычание больше не заглушали другие звуки – взволнованные крики людей. Вот показались первые наши товарищи – загонщики скота: усталые и задыхающиеся, они триумфально размахивали копьями. Среди них я разглядел старого Тшозу. Я встал на камень, за которым прятался, и окликнул его по имени. Тшоза услышал и вскоре улегся рядом со мной, тяжело дыша:

– Угнали весь скот! Не оставили ни одного животного, кроме тех, которые были затоптаны. Садуко идет вслед за нами с остальными нашими братьями, за исключением тех, кто убит. Скоро должен подоспеть… Все племя амакоба преследует нас. Садуко сдерживает их, чтобы дать время уйти скоту.

– Молодцы, – похвалил я. – Отлично сработали. Теперь прикажи своим людям укрыться вместе с моими, чтобы отдышались перед боем.

Когда подошли отставшие, Тшоза остановил их и дал команду рассредоточиться. Едва последний из них скрылся за кустами, нарастающие крики, среди которых я различил звук выстрела, дали понять, что Садуко со своим отрядом и преследующие их амакоба уже близко. Вскоре появилась и горстка амангвана: они уже не сражались, а удирали со всех ног, потому что знали, что приближались к месту засады, и старались поскорее миновать его, чтобы не перемешаться с амакоба. Мы дали им возможность укрыться. Одним из последних показался Садуко. Он был ранен: по ноге его текла кровь. Он поддерживал моего охотника, который был тоже ранен, но, как я опасался, более серьезно.

– Садуко, – окликнул я их, – поднимайтесь по тропе за гребень, и, как только передохнете, приходите нам на помощь.

Садуко махнул в ответ ружьем, потому что задыхался и говорить не мог, и вместе с остатками своего отряда – человек тридцать – ушел по следам недавно пробежавшего стада. Не успел он скрыться из виду, как показались амакоба. Пять-шесть сотен человек толпой, без всякого боевого порядка или дисциплины, потерявших, казалось, не только скот, но и свои головы. Одетые как попало (а кое-кто не позаботился даже накинуть мучу, не говоря уже о воинском убранстве), одни шли со щитами, другие – без, некоторые с пиками, другие с метательными копьями. Все явно были вне себя от ярости: звуки, испускаемые толпой, сливались в единое мощное проклятие.

И вот настал момент битвы. Признаться, я всем сердцем не желал его. Страха я не испытывал, хотя никогда не изображал из себя героя, просто вся затея была мне не по душе. Если уж на то пошло, мы сначала украли скот у этих людей, а сейчас готовились перебить и их самих. Чтобы решиться подать условный сигнал, я заставил себя вспомнить страшный рассказ Садуко о массовом убийстве его соплеменников. Это ожесточило меня, так же как и мысль о том, что амакоба числом намного превосходят нас и в итоге, вполне вероятно, одержат верх. Однако сожалеть и раскаиваться было поздно. Какая же коварная и неудобная штука – совесть: она почти всегда начинает досаждать нам тогда, когда уже все сделано и от нее нет ни малейшей пользы, не раньше, когда еще можно было бы что-то изменить.

Я взобрался на камень и выстрелил из обоих стволов ружья в наступающую толпу, но не могу утверждать, убил кого-нибудь или нет. Я всегда надеялся, что нет, однако, поскольку цель крупная и стрелок я хороший, боюсь, едва ли это было возможно. В следующее мгновение с воем, напоминающим вой диких зверей, с обеих сторон ущелья вылетели из засады неистовые амангвана и обрушились на своих кровных врагов. Они бились не только за скот: в бой их вели ненависть и жажда мести за убитых амакоба отцов и матерей, сестер и братьев; они выжили тогда, чтобы отплатить убийцам их родных кровью за кровь.

О Небеса, как они сражались! Они были скорее похожи на дьяволов, чем на людей! После того как затих их первый рев, слившийся затем в одно слово «Садуко», они дрались молча, как бульдоги. И хотя их было мало, поначалу яростный натиск отбросил амакоба, но, когда враги оправились от неожиданности, преимущество в численности стало сказываться, к тому же амакоба были тоже смелыми воинами и не поддались панике. Десятки их пали уже при первой атаке, но оставшиеся стали теснить амангвана вверх по склону. Мое участие в бою можно назвать скромным, но и я был отброшен назад вместе с остальными и стрелял, лишь когда надо было спасать свою жизнь. Шаг за шагом нас теснили назад, к гребню ущелья, пока наконец мы не приблизились к тому месту, где укрылся Садуко.

О Небеса, как они сражались! Они были скорее похожи на дьяволов, чем на людей!

И вот, когда исход битвы, словно чаши весов, готов был склониться в ту или другую сторону, вновь пронесся крик «Садуко!», и сам вождь во главе своих тридцати воинов бросился на амакоба.

Эта атака решила исход битвы: не зная, как много наступающих, амакоба дрогнули и обратились в бегство, но мы не преследовали их далеко.

Мы устроили смотр нашим отрядам на вершине холма. Нас осталось не более сотни, остальные пали или были серьезно ранены; мой бедный охотник, которого я присоединил к отряду Садуко, погиб. Весь израненный, он бился до последнего, затем упал, прокричав мне:

– Хозяин, я хорошо дрался? – и испустил дух.

Сам же я задыхался и едва стоял на ногах от усталости. Словно во сне, я увидел, как несколько амангвана притащили старого тощего туземца, крича:

– Вот он, Бангу! Изверг Бангу, мы поймали его живьем!

Садуко шагнул к нему:

– А, Бангу! Скажи-ка теперь, почему мне не стоит убивать тебя, как ты убил бы мальчишку Садуко много лет назад, если бы его не спас Зикали? Гляди, вот отметина от твоего копья.

– Ну так убей меня, – ответил Бангу. – Твой дух оказался сильнее моего. Разве не это предсказывал Зикали? Убей же меня, Садуко.

– Нет, – мотнул головой юноша. – Ты устал, но и я устал не меньше твоего, и я тоже ранен, как и ты. Возьми копье, Бангу, мы будем биться.

И они бились в лунном свете, один на один. Они бились яростно, а все остальные смотрели. Наконец я увидел, как Бангу раскинул в стороны руки и упал навзничь.

Садуко был отомщен. Вспоминая о той ночи, я всегда радовался, что он убил своего врага в честном поединке, а не так, как этого можно было ожидать от туземца.